Когда я размышлял о наблюдениях, сделанных Смедесом, мне пришло в голову, что благодатное чудо божественного прощения стало возможным благодаря той связи, которая появилась, когда Бог сошел на землю во Христе. Каким-то образом Бог должен был придти к соглашению с теми существами, которых он отчаянно желал любить — но как это сделать? На своем опыте Бог не знал, что значит подвергаться искушению, тяжело трудиться. На земле, живя среди нас, Он познал, что это такое. Он поставил себя на наше место. Послание к Евреям делает понятным это таинство воплощения: «Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха». Второе послание Коринфянам идет еще дальше: «Ибо не знавшего греха он сделал для нас жертвою за грех» (дословно: «сделал грехом за нас», прим. теологического редактора). Нельзя выразить это более ясно. Бог перебросил мост через пропасть. Он использовал все способы, чтобы поставить себя на наше место. И благодаря тому, что он это сделал, утверждается в Послании Евреям, Иисус может представить Отцу нашу жизнь. Он был здесь. Он понимает.
Однако, из текстов Евангелия видно, что прощение далось Богу нелегко. «Если возможно, да минует Меня чаша сия», — молился Иисус, обдумывая цену, которую ему предстояло заплатить, и пот катился с него, как капли крови. Другого пути не было. Наконец, одна из его последних фраз, перед смертью, была: «Прости им». Римским солдатам, религиозным лидерам, ученикам, которые скрылись во мраке, тебе, мне — всем «Отче, прости им, ибо не знают, что делают». Только став человеком, Сын Божий мог воистину сказать: «Они не знают, что делают». Пожив среди нас, он нас понял.
Глава 9
Расчет
Так в кошмаре тьмы ночной слышен псов и лай, и вой, и все страны молча ждут, каждой ненависть — уют.
У. X. Оден
Расчет
В разгар недавней войны в бывшей Югославии, мне попалась в руки книга « Подсолнух» Симона Визенталя, которую я читал несколько лет назад. В ней рассказывается о случае, который произошел во время самой удачной кампании по «этнической чистке» в нашем столетии. Этот случай может во многом объяснить, что двигало Визенталем, который стал одним из наиболее известных преследователей нацистов и безжалостным публичным обличителем преступлений на этой почве. В центре книги стоит прощение, и я обратился к нему, чтобы посмотреть, какую роль играет прощение в глобальных масштабах, скажем, в гигантском нравственном кошмаре, которым однажды была Югославия.
В 1944 году Визенталь был молодым польским заключенным в застенках нацистов. Он только беспомощно смотрел на то, как нацистские солдаты убили его бабушку на ступеньках ее дома и как они силой волокли его мать в машину, которая была переполнена пожилыми еврейскими женщинами. В общей сложности, восемьдесят девять его родственников-евреев умерли от рук нацистов. Сам Визенталь, когда его впервые арестовали, безуспешно попытался покончить с собой.
В один солнечный воскресный день, когда в госпитале для раненых выяснялись подробности заключения Визенталя, к нему обратилась медсестра: «Вы еврей?» — спросила она, поколебавшись, потом дала ему знак следовать за ней. Полный тревожных ощущений, Визенталь последовал за ней вверх по лестнице, а затем вниз в вестибюль госпиталя, пока они не добрались до темной, грязной комнаты, где лежал одинокий забинтованный солдат. Его лицо было закрыто белой марлей, в которой были вырезаны отверстия для рта, носа и ушей.
Медсестра исчезла, закрыв за собой дверь и оставив молодого заключенного наедине с этой странной фигурой. Раненый человек был офицером СС, и он позвал Визенталя, чтобы сделать страшное признание.
«Меня зовут Карл, — сказал дребезжащий голос, исходивший откуда-то из глубины повязок и бинтов. — Я должен рассказать вам об одном ужасном поступке, который совершил. Рассказать вам, потому что вы еврей».
Карл начал свой рассказ с воспоминаний о том, что он воспитывался в католической семье, и о своей детской вере, которую он утратил в Гитлер Югенд. Потом он добровольцем пошел в СС, по службе его отличали, и он только недавно, тяжело раненый, вернулся с русского фронта.
Карл трижды пытался поведать свою историю. Визенталь отошел, словно собирался покинуть комнату. И всякий раз офицер делал движение, пытаясь схватить его за руку своей белой, почти обескровленной рукой. Он умолял его выслушать то, что он пережил на Украине.
В городе Днепропетровске, оставленном отступающей русской армией, подразделение Карла натолкнулось на несколько оставленных засад, в перестрелке с которыми было убито тридцать немецких солдат. В качестве мести эсэсовцы согнали триста евреев, заперли их в трехэтажном доме, облили его бензином и подожгли. Карл и его люди окружили дом с оружием наготове, готовые застрелить всякого, кто попытается спастись.
«Вопли, доносившиеся из дома, были ужасны, — сказал он, переживая этот момент. — Я увидел мужчину с маленьким ребенком на руках. Одежда на нем горела. Рядом с ним стояла женщина, без сомнения, мать ребенка. Свободной рукой мужчина прикрыл глаза ребенка, потом он выпрыгнул на улицу. Секундой позже за ним последовала женщина. Потом из другого окна выпало несколько горящих тел. Мы открыли огонь…. О, Боже!»
Все это время Симон Визенталь молча сидел, давая немецкому солдату возможность выговориться. Карл продолжал описывать другие зверства, но он постоянно возвращался к тому эпизоду, в котором этот темноволосый мальчик с черными глазами выпал из окна дома, став мишенью для солдатских винтовок. «Я остаюсь здесь со своей виной, — сказал он и в заключение добавил: «Вы со мной в последние часы моей жизни. Я не знаю, кто вы, я знаю только то, что вы еврей и что этого достаточно. Я знаю, что рассказал вам ужасные вещи. Долгими ночами ожидая смерти, я снова и снова стремился к тому, чтобы поговорить об этом с каким-нибудь евреем и попросить у него прощения. Только я не знал, есть ли здесь еще евреи… Я знаю, что прошу слишком многого, но без вашего ответа не смогу умереть с миром».
Симон Визенталь, архитектор в свои двадцать лет, а теперь заключенный, одетый в изношенную униформу, которая была отмечена желтой Звездой Давида, почувствовал, как огромное бремя его расы ложится на его плечи. Он выглянул из окна на залитый солнцем двор. Он посмотрел на лишенную зрения кучу бинтов, лежащих в кровати. Он посмотрел на трупную муху, ползающую по умирающему телу, привлеченную запахом.
«Наконец я собрался с мыслями, — пишет Визенталь, — и, не говоря ни слова, вышел из комнаты».
«Подсолнух» выносит прощение из рамок теории и помещает его в самый центр живой истории. Я решил перечитать книгу, потому что дилемма, перед которой оказался Визенталь, имела множество параллелей с нравственными дилеммами, которые все еще разрывают мир на части в таких местах, как Югославия, Руанда и Средний Восток.
В первой половине книги, написанной Визенталем, рассказывается история, которую я только что вкратце передал. Во второй половине собраны реакции на эту историю таких светил, как Абрахам Хешель,
