В пятидесятых и шестидесятых годах основные религиозные объединения отошли от проповеди Евангелия к более политической повестке дня, и церковные скамьи начали пустеть. Число прихожан сократилось наполовину. Многие из этих разочаровавшихся прихожан перешли в евангелические церкви, где они услышали проповеди, которые более соответствовали их духовным потребностям. Было бы достаточно нелепо, если бы евангелические церковные общины повторили эту ошибку и оттолкнули своих членов из-за того, что уделяют слишком много внимания консервативной политике.
Следует также написать другую книгу, посвященную нетерпимости левых сторонников отделения церкви от государства, среди которых также процветает посредственность и непонимание. Меня беспокоит вопрос о том, как быть с благодатью. Получается, что забота христиан о нравственности заслонила собой весть о Божественной любви к грешникам? Евангелические христиане — это мое наследство, моя семья. Я работаю среди них, молюсь вместе с ними, пишу для них книги. Если моя семья, как мне кажется, подвергается опасности представить в ложном свете Евангелие Христа, я должен открыто заявить об этом. На самом деле, это некоторая форма самокритики.
Да, средства массовой информации искажают религиозный образ жизни и, в общем и целом, не понимают христиан. Но мы, христиане, виноваты не в меньшей степени. Посетив мой город, Рэн-дэлл Терри призывал христиан стать «непреклонными зилотами», когда дело касается «детоубийц, содомитов, любителей презервативов и этой чепухи по поводу плюрализма». Терри описал женщину-конгрессмена как «змею, ведьму и злого человека». Он сказал, что «христиане должны перестать быть запуганными сплетницами в христианских гетто, играющими в блошки». Нам скорее необходимо расплатиться «по тем моральным долгам, которые накопила эта нация», и сделать ее снова нацией христиан. Более того, мы должны завоевать для христианства другие нации.
Хотя Рэнднэлл Терри и не выражает мнение большинства евангелических христиан, его заявления попали на передовицы наших местных газет, способствуя развитию у публики образов не-благодати. Так действовали подобные комментарии Терри: «Я хочу, чтобы вы окунулись в волну ненависти. Да, ненависть — это хорошо… На нас лежит библейский долг, мы призваны Богом покорить эту страну».
Ральф Рид, бывший представитель Христианской Коалиции — обычно осмотрительный оратор. Но следующие слова, принадлежащие ему, печатались, наверное, гораздо чаще, чем какие-либо другие: «Лучше продвигаться тихо, тайком, под покровом ночи… Я хочу быть невидимым. Я веду партизанскую войну. Я разрисовываю лицо и передвигаюсь ночью. Вы не узнаете, что все уже кончено, пока не окажетесь в мешке для трупов. Вы не узнаете об этом, пока не наступит ночь для избранных».
Мне думается, что большинство людей, как и я сам, воспринимают такие заявления скептически. Мы привыкли к игре на публику, к прессе, выдающей «утки», звучащие так сладко. Я легко могу сопоставить их слова с резкими комментариями противоположной стороны. Однако меня интересует, как звучат подобные заявления для молодой женщины, которая действительно сделала аборт и теперь, возможно, раскаивается. Я знаю, как такие заявления звучат для представителя сексуальных меньшинств, который, или которая, борется со своей сущностью, поскольку я брал у многих из них интервью в Вашингтоне, округ Колумбия.
Я снова обращаюсь к тому заявлению проститутки, которое изначально подвигло меня написать эту книгу. «Церковь! Что бы это дало мне? Я и так считала себя порочной женщиной. Они бы только заставили меня мучиться еще больше!» И я вспоминаю об Иисусе, который, словно противоположный полюс магнита, привлекал к себе людей с самой дурной репутацией, моральные отбросы общества. Он пришел ради грешников, а не ради праведников. И когда его арестовали, то не отъявленные грешники призывали распять его, а моралисты.
Мой сосед, чиновник Республиканской партии, рассказал мне о царящем среди республиканцев беспокойстве, вызванном тем, что «кандидаты-невидимки» (термин Ральфа Ридза) от религиозных консерваторов организуют заговор с целью захватить власть в свои руки. Один из его сослуживцев говорил, что таких кандидатов-невидимок можно распознать по частому употреблению слова «благодать». Хотя он и не имел ни малейшего представления, что означает слово «благодать», он заметил, что кандидаты- невидимки состояли в организациях и церквях, где это слово играло ведущую роль в их названиях или в их литературе.
Неужели благодать, «последнее настоящее слово», единственное незатертое теологическое слово в нашем языке, ожидает судьба многих других слов? Неужели на политической арене оно прибрело противоположное значение? Ницше в другом контексте сделал следующее предостережение, которое можно переадресовать современным христианам: «Будьте осторожны, чтобы в борьбе с драконом самим не стать драконом».
Уильям Уиллимон, священник в церкви при университете Дюка, бывший всю жизнь методистом, предостерегает современных евангелических христиан от чрезмерного увлечения политикой: «Пэт Робертеон стал Джесси Джексоном. Рэндэлл Терри девяностых годов — это Билл Коффин шестидесятых. И современный американец не знает другого ответа человеческим страстям и падению нравов, кроме законодательной деятельности». Уиллимон говорит, исходя из опыта: его собственная религиозная организация построила четырехэтажное офисное здание на Капитолийском холме, чтобы с большей эффективностью воздействовать на Конгресс. Да, воздействие стало более эффективным, но вместе с тем, они перестали выполнять свою основную церковную миссию, и прихожане тысячами стали покидать методистские церкви. Теперь, когда Уиллимон призывает свою церковь к тому, чтобы вернуться к проповеди Библии, он смотрит на евангелических христиан и находит только проповеди о политике, а не о Боге.
Я рассматриваю смешение политики и религии как один из величайших барьеров на пути к благодати. К. С. Льюис заметил, что почти все преступления, которые совершались в истории христианства, происходили тогда, когда религия смешивалась с политикой. Политика, которая всегда функционирует по законам не- благодати, заставляет нас променять благодать на силу — искушение, перед которым церковь часто была не в состоянии устоять.
Те из нас, кто живет при строгом разделении церкви и государства, возможно, не вполне осознают, как редко, с исторической точки зрения, имела место такая ситуация, или как она сложилась. Фраза Томаса Джефферсона «стена отчуждения между церковью и государством» впервые появилась в письмах, адресованных баптистам штата Коннектикут, которые приветствовали подобную стену отчуждения. Баптисты, пуритане, квакеры и другие отколовшиеся секты отправились в долгое путешествие в Америку в надежде найти место, где церковь будет отделена от государства, поскольку они все были жертвами религиозного преследования, поддержанного государством. Когда церковь объединялась с государством, она обычно брала в свои руки власть, а не распространяла благодать.
Марк Галли, сотрудник журнала «История христианства», отмечал, что христиане в конце двадцатого века жалуются на разрозненность церкви, на нехватку религиозных лидеров в политике и на снижение влияния христианства в популярной культуре. Все, чего не хватает им, было у христиан Средневековья, эпохи, когда церковь была едина, христиане были ключевыми фигурами в политике, и религия царила над всей популярной культурой. Но кто испытывает ностальгию по тем плодам, которые принесла эта эпоха? Крестоносцы разоряли страны Востока. Священники, маршировавшие рядом с солдатами, «обращали» целые континенты с помощью острого меча. Инквизиторы выслеживали евреев, сжигали ведьм и даже веру добропорядочных христиан подвергали жестоким испытаниям. Церковь на самом деле превратилась в «полицию нравов» общества. Благодать уступила место силе.
