Больше мяч у наших ворот не побывал, он не покидал индонезийской половины поля. Ничего не изменилось и в добавочное время. Ничего, в том числе и счет, а это значило, что на следующий день мы должны снова выйти на полуторачасовой матч да еще в тридцатиградусную жару. Такого оборота дела наши тренеры не предвидели, и перед переигровкой Качалин наставлял команду: «Бейте издалека, бейте, как можно чаще. Не бойтесь промахнуться. Чем больше ударов, тем больше вероятность точного попадания. Заставьте вратаря работать с полной нагрузкой. Дайте ему возможность ошибиться, ту самую возможность, которой вы лишили его вчера». Мы победили, забив четыре гола. Но какой ценой! (Нет куска текста. –
Судьбы и люди
Таков уж спорт: любой, самый счастливый финиш – лишь предшественник очередного старта, причем прошлые победы, как бы значительны они ни были, не дают никаких дополнительных привилегий. Каждый лишний день праздничных каникул в связи со вчерашним успехом чреват опасностью поражения в будущем. Одним словом, мы недолго принимали поздравления. Жизнь сурово требовала от нас работы, тяжелой будничной работы. Через год сборной предстояло испытание посложнее олимпийского турнира: чемпионат мира, первый в ее истории. чемпионат с участием шестнадцати сильнейших сборных земного шара, шведский чемпионат мира 1958 года.
Но 16 – это лишь участники финальной части первенства мира. Чтобы получить право быть в их числе, надо хорошо сыграть в отборочном турнире. В частности, нам предстояло провести по два матча с командами Польши и Финляндии.
В те времена редкий турнир проходил у нас без неожиданностей. Видно, не хватало еще опыта и класса, чтобы ровно пройти всю дистанцию. Олимпийские матчи с командой Индонезии – яркий тому пример. Не сумели мы сразу победить и в отборочном турнире. Проиграв полякам один матч и выиграв у них другой, мы набрали с ними одинаковое количество очков. Значит, переигровка на нейтральном поле. Местом дополнительной встречи был избран Лейпциг.
Наш поезд отходил от Белорусского вокзала. Обычно предотъездные минуты тянутся черепашьим шагом, ждешь, не дождешься, когда, наконец, поезд тронется. На этот раз время мчалось вперед галопом. Десять, пять, две минуты остается до отправления, вот уже покинули вагоны провожающие, а двух торпедовских форвардов – Стрельцова и Иванова – нет.
Побледневший и притихший, понурив голову и ни на что, уже не надеясь, сидит на откидном стульчике в коридоре наш тренер Гавриил Дмитриевич Качалин. Он словно и не заметил, что поезд тронулся, не бросил даже прощального взгляда в окно. И вдруг неожиданно начальник поезда сообщает, что в Можайске мы сделаем минутную остановку, чтобы принять двух опоздавших пассажиров. Говорят, они прибежали на перрон, когда наш состав еще не скрылся из виду, застали там провожающих, и один из них, усадив обоих в свою машину, бросился по Можайскому шоссе вдогонку.
Это сообщение переполошило всех, кроме Качалина, Ни радости, ни оживления не увидел я на его лице. Он понуро поднялся со своего места, подозвал к себе Игоря Нетто, Никиту Симоняна и меня – трех самых старших из игроков сборной – и каким-то невыразительным, бесцветным голосом сказал:
– Если верно, что они к нам присоединятся в Можайске, решайте их судьбу сами. И разговаривайте с ними сами. Как вам подскажет совесть, – так и поступайте. А я с ними говорить не могу. И видеть их не могу...
Поезд действительно притормозил у станции, принял ожидаемый »груз» и двинулся дальше, а мы с опоздавшими заперлись в купе. Читать мораль мы им не стали.
– Мужчины вы или сопливые мальчишки? – сказал кто-то из нас, кажется, Симонян. – Мужчины? Так докажите это в игре! Посмотрим, сумеете ли вы смыть свой позор...
Игра была тяжелая, как все решающие игры. Мы победили. Стрельцов и Иванов играли блестяще.
Вся эта история с опозданием, возможно, вскоре бы и забылась, если бы один из ее »героев» не стал вскоре »героем» другой, похуже.
...– Погляди-ка, что там творится, – подозвал меня к окну сосед по комнате. У ворот спартаковского стадиона в Тарасовке один за другим выстроились три милицейских автомобиля. Тут же, вперемежку с работниками милиции, стояли наши тренеры и игроки. Через несколько минут машины развернулись и укатили. Вместе с прибывшими уехали и три футболиста – Эдуард Стрельцов, Борис Татушин и Михаил Огоньков. Куда? Зачем? «Для выяснения обстоятельств», – коротко и неясно объяснили нам тренеры.
Как выяснилось вскоре, обстоятельства были прескверные. Ни один из трех больше не вернулся на базу, на нашу тарасовскую базу, где сборная жила и тренировалась последние дни перед отъездом на первенство мира 1958 года. Стрельцов должен был предстать перед судом по обвинению в уголовном преступлении, Огоньков и Татушин оказались в чем-то причастны к делу, и всех троих еще до решения суда, по материалам статьи в »Комсомольской правде», дисквалифицировали.
Тогда мы не знали подробностей дела и тяжело переживали случившееся: в беду попали люди, жившие с нами бок о бок, люди, с которыми соединила нас футбольная судьба. А где-то в глубине души, рядом с жалостью и надеждой, жило чувство обиды на них. Мы готовились к первенству мира, а в этот момент трое тех, кого мы считали своими товарищами, устраивают где-то на даче ночную попойку, не берегут себя, попадают в какую-то темную историю и, в конце концов, наносят команде страшный удар – надо ли объяснять, что значит для команды потеря сразу трех ведущих игроков?
...Маленький городок Хиндос, недалеко от Гетеборга. В густом сосновом лесу – двухэтажный коттедж с сауной, массажной, залом для настольного тенниса. Под рукой – стадиончик. Неподалеку – озеро. Здесь мы готовились к первым матчам чемпионата мира – встречам с англичанами, бразильцами и австрийцами. Эти три сборные попали по жребию в нашу группу. И чтобы продолжать борьбу, нам надо в групповом турнире занять первое или, в крайнем случае, второе место.
На чемпионатах мира ждать милостей от жребия не приходится: слабые команды остались за чертой финала. Правда, две-три – из Африки, Азии или Австралии – получают места среди шестнадцати избранных, как представители континентов, где футбол еще не получил широкого развития. Эти команды рассеивают по разным группам, но, поскольку таких групп четыре, слабых хватает не на все. В данном случае не хватило на нашу группу. Зато нам в партнеры достались англичане, всегда задававшие тон в мировом футболе, австрийцы – постоянно игравшие в нем заметную роль, и бразильцы, как выяснилось позднее, – лучшая команда мира. Да, фортуна явно испытывала новичков. Но мы тогда не знали, что это далеко не все сюрпризы, которые она приготовила нам в Швеции.
Все в Хиндосе располагало к нормальной работе и ровному расположению духа. После тарасовской духоты, потрясений, связанных с отчислением из команды трех игроков, всегда утомляющих проводов и напутственных речей мы быстро приходили в себя, восстанавливая телесное и душевное равновесие. Увы, оно было поколеблено первым же матчем.
Этот первый на чемпионате матч – с англичанами – мы сыграли вничью – 2:2, а могли и должны были выиграть. Но ни одному из нас корить себя в тот несчастливый, я бы даже сказал, роковой, день было не за что, и никто не прятал глаза перед тренером.
И мы, и англичане играли хорошо, однако мы – лучше. Оборона наших соперников хоть и возглавлялась одним из лучших игроков в истории английского футбола – Биллом Райтом, чаще ошибалась, чем наша, а форварды и полузащитники команды СССР действовали более изобретательно и разнообразно, чем английские. Угрозы на их ворота обрушивались с разных сторон, нам же по-настоящему угрожал лишь центрофорвард – Кеван.
Этот рыжий, почти двухметрового роста британец был как бы живым воплощением классического типа английского центрфорварда. Его невозмутимость, храбрость, целеустремленность вызывали уважение и восхищение. Партнеры посылали и посылали высокие мячи в нашу штрафную, а он, как таран, напрямик шел мячу навстречу, шел напролом, сметая всех, кто пытался встать на его пути.
Первым обычно встречал Кевана наш центральный защитник Костя Крижевский. Он уступал Кевану в росте, но имел не менее твердый характер и редкую прыгучесть. Не раз после столкновения с этим стокилограммовым гигантом Костя падал на траву, и казалось, что он уже не сможет подняться – с такой силой отбрасывал его от себя английский таран. Но Крижевский вставал и шел на новое столкновение, не только не уклоняясь от него, а ища его настойчиво и упорно.
О моей полуторачасовой дуэли с Кеваном после этой игры много писали в газетах. Его манера диктовала и мою тактику, я выходил ему навстречу и играл на опережение, стараясь завладеть мячом на миг раньше,
