Настала зима, воскресенье. Подросток взял птичью клетку, клей для ловли птиц и, скрываясь от глаз родителей, ушёл в горы. Сумико и её друзья взяли огромные плетёные корзины с лямками. Они несли их через плечо, корзины болтались на уровне колен. Они предназначались для сбора опавшей хвои.
Умэмура закричал с вершины холма: «Лови!» Подросток ответил снизу: «Давай!» Сумико забралась в корзину, поджала руки и ноги.
— Раз, два, три!
Корзина запрыгала по склону, замелькал подол платья Сумико. Подросток, стоявший с широко разведёнными руками, схватился за корзину. Через пару десятков метров корзина остановилась. Вылезла раскрасневшаяся Сумико, её ноги запутались в платье. Подросток обнял её, она поправила растрепавшиеся волосы.
— Здорово!
— Здорово!
Их голоса разлетелись по склону, потом утонули в увядшей траве.
О дружбе подростка с неприкасаемыми стало известно в его деревне. На собрании её жителей отец подростка сидел в последнем ряду, повинно склонив голову. «Мой недостойный сын опозорил всю деревню, и ему нет прощения. В старые времена ему бы отрубили голову. Чтобы он не осквернял ваших взоров, я принял решение отправить его в интернат. Почтительно прошу вашего снисхождения».
Сердце подростка, который учился теперь в восьмом классе, разрывалось. «Где твоё воспитание? Оборотень! Нелюдь! Обычаи наши предал! Пока я жив, не будет Сумико твоей женой!»
Прошло двадцать лет. Бывший подросток отправился на приём к князю Курисима. За эти годы он успел окончить университет, поработать несколько лет в посольстве в Риме. Теперь он вернулся домой в свой родной МИД. Поскольку он тщательно следил за официальной информацией, ему было известно и о судьбе Умэмура. Умэмура закончил Военно-морской Университет, послужил на современном боевом корабле. Теперь был принят в штаб министерства обороны и занимал неплохую должность. Когда дипломату приходилось слышать, что даже для одарённых выходцев из спецдеревень существуют определённые пределы для служебного роста, ему становилось обидно за своего друга. Он надеялся, что к тому сроку, когда для Умэмура настанет время очередного повышения, эти предрассудки уже отомрут.
Они столкнулись в пионовом саду на приёме у князя после пятнадцатилетней разлуки.
«Привет!» — ощутил он на своей спине тяжёлую руку офицера. Но не решился ответить ему тем же. Стоявшая рядом с Умэмура госпожа взглянула на него исподлобья. Видя его удивление. Умэмура сказал: «Я вот всё хотел тебе сказать при встрече. Насчёт Сумико. В детстве она своим взглядом многих зацепила. А в моей деревне все девчонки так смотрели, модно у них так было».
— А в детстве мы здорово играли! — как ни в чём не бывало сказала Сумико и засмеялась.
— Извини, тут мой друг-лётчик. Ладно, пока.
И супружеская пара Умэмура спешно удалилась в сторону летнего театра.
Дипломат побагровел — краснее пионов, которые окружали его.
Женщина по имени Осин и бодхисаттва Дзидзо
Во внутреннем дворе горной гостиницы, которая стояла на горячих источниках, рос высокий каштан. В его тени стояла каменная статуя доброго бодхисаттвы Дзидзо. Она была установлена в честь женщины по имени Осин.
В путеводителе было сказано, что Осин скончалась в 1872 году 63-х лет от роду. Муж её умер, когда ей было 24 года, и всю оставшуюся жизнь она провела вдовой. Деревенские парни все до единого хотели познакомиться с ней поближе. Она же принимала всех с одинаковым радушием. Парни установили очередь на Осин. Как только подросток достигал определённого возраста, парни принимали его в ряды совладельцев Осин. Но как только парень обзаводился женой, на Осин он право терял. Благодаря радушию Осин парни перестали таскаться за пятнадцать километров в портовый город за перевалом, деревенские девушки прежде времени не теряли невинность, жёны не страдали дурными болезнями. Любой парень в этой деревне стал мужчиной, с неизбежностью пройдя через Осин. Попасть в деревню можно было только перебравшись по висячему мосту над рекой — другого пути не было.
«Да, красивая легенда», — подумал постоялец. Он почувствовал, что готов преклониться перед Осин. Однако статуя Дзидзо не имела ничего общего с её обликом. Ясно, что статуя буддийская — голова-то бритая, но непонятно даже, есть ли у статуи глаза и нос. Наверное, кто-то подобрал на кладбище какую-то старую статую Дзидзо да и притащил сюда. Вот и всё.
За каштаном располагалось некое заведение сомнительного толка. Когда клиенты гостиницы крались к нему, то они, попав под крону каштана, непременно поглаживали голову статуи.
В один летний день несколько постояльцев собрались в номере и попросили воды со льдом. Наш герой сделал было глоток, но тут же выплюнул кусочек льда и нахмурил брови. «Что-то не так?» — спросила служанка. Он показал пальцем на заведение за каштаном.
— Лёд вы заказываете там?
— Да.
— И лёд раскладывала какая-нибудь грязная проститутка?
— Да что вы говорите! Я сама туда ходила, сама хозяйка и раскладывала.
— Но ведь посуду всё равно проститутки моют?
Он поставил стакан с таким видом, будто готов был выкинуть его, и сплюнул.
Когда постоялец ходил осматривать водопад, на обратном пути он остановил конный экипаж. В салоне ему стало не по себе — он увидел девушку необычайной красоты. Чем больше он наблюдал за ней, тем сильнее ощущал женщину. Горячая похоть весёлых кварталов угнездилась в её теле с самого детства. На её округлостях не было ни единой впадинки. И кожа была нежной даже на подошвах ног. Свежее и гладкое лицо её с широко раскрытыми чёрными глазами казалось навсегда отдохнувшим и лишённым забот. Одного взгляда на это лицо было достаточно, чтобы представить себе цвет гладкой кожи её ног, мгновенно возбуждавшей желание. Она была словно мягкая подушка, на которой никогда не ночевала добродетель. Эта женщина появилась на свет, чтобы мужчина забывал о самом существовании добропорядочности.
Разогреваясь от её коленей, он отвернулся и посмотрел на далёкую Фудзияму, высившуюся над долиной. Потом посмотрел на девушку. Потом на Фудзияму. Потом на девушку. Телесная красота любви, которой он был лишён так долго, пронзила его.
Девушка сошла вместе с деревенской бабкой. Перебралась через висячий мостик. Спустилась по склону. Вошла в дом за каштаном. Он удивился. Но одновременно ощутил полное удовлетворение от того, как сложилась её судьба. «Кого бы она ни принимала, эта продажная женщина не чувствует усталости и не распускается. В отличие от других, цвет её глаз и кожи не становится вызывающим, шея, спина и грудь по- прежнему девственны».
Он заплакал от радости — ему удалось обнаружить святую. Ему показалось, что перед ним — сама Осин.
Дождавшись открытия осеннего сезона, он снова приехал туда — поохотиться. Гостиничный персонал был во дворе. Повар швырял палку, стараясь сбить каштаны. Спелые плоды падали на землю. Женщины подбирали их и очищали от игольчатой скорлупы.
«Давненько не брал я в руки ружья». Он достал ружьё и выстрелил дробью в крону. Каштаны посыпались, потом вернулось эхо. Женщины затараторили. Услышав выстрел, хозяйская охотничья собака запрыгала от возбуждения.
Он посмотрел туда, за каштан, и увидел приближавшуюся девушку. Ту самую. Кожа её оставалась нежной и гладкой, но вся она как-то потускнела. Он с недоумением посмотрел на стоявшую рядом горничную. «Понимаешь, болеет она, всё время лежит».
Он ощутил призрачность тела. Рассердившись непонятно на что, он снова и снова нажимал на спусковой крючок. Выстрелы разрывали горный воздух осени. Каштаны сыпались градом.
