— А корабли ещё в море?
— Да.
— Но ведь опустился туман?
— Он не такой густой. Спокойной ночи.
Он положил руку на простыню и поцеловал её в лоб.
— Перестань. Когда мы рядом стоим — это одно, а так — будто покойницу целуешь.
Складывать ладони в молитвенном жесте он привык с детства.
Он рос вдвоём с дедом в городке, окружённом горами — родители умерли рано. Дед был слепым. Он часто подводил малолетнего внука к буддийскому алтарю. Он брал в свои руки крошечные ладошки внука и сводил их вместе. Внук удивлялся, какие у деда холодные руки.
Внук рос упрямым. Говорил дерзости. Дед плакал и звал монаха из горного храма. В его присутствии внук всегда успокаивался. Когда монах усаживался с закрытыми глазами перед внуком, его руки были плотно сведены в торжественном молитвенном жесте. Когда внук видел эти ладони, холодок бежал по его коже. И когда монах уходил, внук точно так же тихонечко усаживался перед дедом. Дед не видел его — его глазницы зияли пустотой, но он знал, что сердце мальчика очистилось.
Вот так мальчик и уверовал во всемогущество сведённых воедино ладоней. Он был сиротой, и многие ему помогали. Сам же он многим сотворил зло. Были две вещи, которым он так и не выучился. Он не умел благодарить и просить прощения — оттого, что не научился смотреть в глаза. Живя по людям, он не мог дождаться минуты, когда заберётся в постель. Перед сном он привык складывать ладони вместе. Он верил, что так он сумеет выразить то, что не умел сказать словами.
В тени павлонии зацвели огоньки граната.
Потом голуби вернулись с сосен на крышу над его кабинетом.
Потом задрожали лучи луны, возвещая конец сезона дождей.
Днём и вечером он упорно сидел у окна. Ладони его были сложены вместе. Жена оставила ему короткую записку, в которой сообщала, что она ушла к своему прежнему возлюбленному. Он молился о её возвращении.
Слух его обострился. Теперь он слышал, как за десяток кварталов звучит свисток, возвещающий отправление поезда. Шарканье бесчисленных ног слышалось ему далёким дождём.
Через какое-то время ему привиделась жена. Он полдня смотрел на белую дорогу и потом вступил на неё. Навстречу шла жена. Он похлопал её по спине. Она смотрела на него, как ни в чём не бывало. «С возвращением. Хорошо, что ты вернулась». Жена прислонилась к нему и уткнулась лицом в плечо. Они медленно пошли вместе. Он сказал: «Ты сидела на вокзальной скамеечке и кусала ручку зонта».
— Ты меня видел?
— Я тебя видел.
— Почему не окликнул?
— Я наблюдал за тобой из окна нашего дома.
— Неужели?
— Я увидел тебя и вышел встречать.
— Ты неправ.
— Только это ты и хочешь сказать?
— Нет, не только.
— В половине восьмого я вдруг подумал, что ты должна вернуться. Я точно знал, что ты вернёшься.
— Хватит, я уже умерла. Я вспомнила, как в нашу первую ночь ты сидел передо мной со сложенными ладонями, как будто перед покойницей. И я тогда умерла.
— Это случилось тогда?
— Извини, но я больше никуда не пойду.
И тогда он вдруг ощутил, что хочет ради проверки своих сил сложить ладони и помолиться за всех женщин на этом свете.
Рыбки на крыше
В изголовье постели Тиёко стояло большое зеркало в раме из красного дерева. Распустив волосы и положив щёку на белую подушку, она каждый день смотрела в него. Через какое-то время в зеркало вплывали десятки редкостных золотых рыбок — красные искусственные цветы в аквариуме. Иногда в зеркале вместе с ними отражалась и луна.
Но это была не та луна, свет которой проникает через окошко. Тиёко видела в зеркале отражение той луны, которая освещала аквариумы на плоской крыше дома. Зеркало было для неё серебряным занавесом, который отделяет наш мир от снов и привидений. Видения были так ярки, что её душа истиралась о них, словно игла граммофона о пластинку. Тиёко не могла расстаться со своей кроватью и некрасиво старилась на ней. И только в раскинутых по белой подушке чёрных волосах оставалась прежняя красота.
Однажды ночью Тиёко увидела, как тонкокрылая бабочка медленно карабкается по раме зеркала. Тиёко вскочила с постели и отчаянно забарабанила в дверь отцовской комнаты.
— Папа! Папа! Папа!
Вцепившись побелевшими пальцами в отцовский рукав, она потащила его на крышу.
Одна рыбка всплыла на поверхность. Она была мертва. Её живот вздулся, как если бы она была беременна каким-то диковинным существом.
— Папочка, прости меня! Не сердись! Ну прости же! Я ведь и ночами не сплю, сторожу их!
Отец молчал. Он смотрел на свои аквариумы так, как если бы перед ним стояло шесть гробов.
Отец завёл аквариумы и стал разводить золотых рыбок после того, как вернулся из Пекина. Долгие годы он прожил там с наложницей. Тиёко была её дочерью. Он вернулся в Японию, когда ей было шестнадцать лет.
Была зима. В обшарпанной комнате стояли как попало стулья и столы, привезённые из Пекина. Сводная сестра Тиёко сидела на стуле. Она была старше Тиёко. Тиёко сидела перед ней на полу.
— Я скоро выйду замуж, жить здесь больше не стану. Но хочу, чтобы ты твёрдо запомнила: ты — не дочь моего отца. Тебя привели к нам, мать о тебе заботится. Но это всё.
Тиёко смотрела в пол. Сестра положила ноги ей на плечи, носком приподняла подбородок, заставила смотреть в глаза. Тиёко обняла её ноги и заплакала. Сестра просунула ступни ей за пазуху.
— Какая у тебя грудь горячая! Сними-ка носки, погрей меня!
Плача и не вынимая ног из-за пазухи, Тиёко разула сестру, прижала к груди холодные ступни.
Дом вскоре переделали на западный лад. Отец устроил на крыше шесть аквариумов и пропадал там с утра до вечера, ухаживая за золотыми рыбками. Он приглашал специалистов со всей страны, ездил с рыбками за сотни километров на выставки.
Через какое-то время ухаживать за рыбками стала Тиёко. Она становилась всё подавленнее, одни рыбки стояли у неё перед глазами.
Мать Тиёко вернулась в Японию, жила отдельно, мучалась от жутких истерик. Когда отходила от них, вся чернела, не говорила ни слова. Красота её ничуть не померкла с пекинских времён, но кожа как-то неприятно потемнела.
В доме бывало немало молодых людей, многие из них пытались ухаживать за Тиёко. Она отвечала им так: «Принеси-ка мотыля. Рыбки его любят».
— А где я его тебе найду?
— Поищи на болоте.
Вот так, уставившись в своё зеркало, она и старилась. Ей было уже двадцать шесть.
Отец умер, вскрыли конверт с завещанием. Там было сказано, что Тиёко ему не дочь. Она ушла
