попечению няньки. Теперь отец впервые почувствовал, что любит его. Но вот что странно — отец не мог даже выбранить сына за его проказы. Мальчишка всё время открывал дверь в коридор и наблюдал, что там делается. Увидев кого-нибудь, он захлопывал дверь и прятался. Потом снова открывал. Понаблюдав за ним минут двадцать, отец сказал: «Послушай, Кэн, а ты неплохо устроился. У тебя ведь целых два дома есть».
— А ты здесь всегда живёшь?
— Да, и ты здесь со мной побудешь несколько дней.
— Несколько — это сколько?
Кэн забрался к отцу на колени и наклонил голову.
На третий день они сошли на остановке возле дома матери. Кэн схватил отца за руку и потащил за собой. На новых шторах лежала огромная тень, отбрасываемая букетом цветов. Похоже, она вспомнила, как украшала дом в их медовый месяц.
— Приходи ещё, ладно?
Он отпустил руку сына, и тот побежал не оглядываясь. И не попрощавшись с отцом.
«Я расспросила Кэна о том, как ты живёшь. Но ты его обо мне не расспрашивай. И не подумай, пожалуйста, что на самом-то деле я хочу, чтобы ты поинтересовался у ребёнка моей жизнью».
Вот с таким письмом и отправился в очередной раз Кэн к отцу. Он страшно гордился, что путешествует в электричке один. И мать, похоже, до станции его тоже не провожала. «Я иду к папе», — говорил Кэн через каждую неделю-две. И мать не использовала эти поездки для того, чтобы повидаться со своим прежним мужем.
Кэн стал оставаться у отца по нескольку дней. Он полюбил жить сразу в двух домах.
Как-то после разговора со своим другом отец решил навестить мать.
— Мы свою семью потеряли, но у Кэна она есть.
— Ты ошибаешься. Рано или поздно он станет как все эти уличные подростки, которые растут без отцов.
— В общем, беспризорником.
— Просто мы осуществили свой идеал семейной жизни. Наш с тобой дом — это небо над головой.
Он вернулся из театра. Сын спал. Отец забрался к нему под одеяло. Кэн не шелохнулся. Не проснулся он и в десять утра. Наверное, заигрался на улице, пришёл поздно.
«Мамочка уехала путешествовать с другим папой».
Он пристально смотрел на сына, жадно уплетавшего завтрак, и почувствовал неизъяснимую печаль.
— Путешествовать?
— Угу. И дом заперла.
— Может, и мы с тобой отправимся путешествовать?
— А мне можно будет вернуться к маме?
Озабоченное лицо сына рассмешило его.
— Когда в своей прозе ты преодолеешь моё влияние, тогда, может быть, мы снова сумеем жить вместе?
— Такая постановка вопроса мне не нравится. Я стану твоей возлюбленной, когда ты того пожелаешь.
Вот так они порознь и жили.
Однако он заметил, что постепенное расхождение их писательских манер и восприятия жизни стало сильно сказываться на сыне. Конечно, сам мальчик не подозревал об этом, но его челночные перемещения между родителями были направлены на то, чтобы сузить пропасть, разделявшую их. Было видно, как сильно он повзрослел. Он боролся, поскольку хотел, чтобы у него были отец с матерью. И родителям это нравилось.
Однако временами отец переставал ощущать Кэна своим сыном.
Она боролась с отцом, который проявлялся в ребёнке, пытаясь заронить в его душу как можно больше своего.
Когда они встретились снова, мать со слезами сказала: «А ведь Кэн у нас — сирота».
— Да, сирота. Но только не простой. Он — зверёныш. А может, он — сын бога.
Он снова угодил в ловушку, то есть женился.
Вряд ли можно было назвать их брак прекрасным. Ибо у его новой жены не было сил для развода. А потому у этой слабосильной женщины не было шансов, чтобы стать ему другом.
Когда сын впервые появился в доме новой жены, он повёл себя совершенно естественно и называл её мамой. Они подружились сразу. Отец же снова почувствовал какую-то безотчётную печаль. Пробыв пару- тройку дней, сын возвращался к матери.
Каждый раз, когда он птичкой перелетал в материнский дом, жена недоумевала: «Что это он? Я что- нибудь не так сделала?»
Она казалась отцу глупее его семилетнего сына.
— Я хочу воспитать малыша и жить с ним вместе.
— Понимаю.
— А мать у него — писательница. И я её боюсь. Я хочу воспитывать его сама. Поэтому сделай так, чтобы он к ней больше не ездил.
— Идиотка!
Он ударил её. Она упала и заплакала в голос.
— Этого мальчишку она зачала на той постели, где она спала со своим любовником! И потому он летает сам по себе! И он не повинуется правилам ваших бандитских браков!
Он выбежал из дома. Над ним было бескрайнее небо.
Подзорная труба и телефон
Два ножных протеза месье Поля являются, в сущности, ненужными для моего повествования. Но они были очень нужны его ученикам.
Прежде всего потому, что в какое бы неурочное время мы ни заявлялись к нему, месье Поль был всегда дома. И по причине своего неподвижного образа жизни он всегда радовался приходу гостей.
«Он стал преподавать французский потому, что ему было грустно всё время оставаться дома».
Всякий так думал, хотя на поверку это оказалось вздорным слухом.
Сам же месье Поль частенько говорил: «От красивых людей исходит запах французской парфюмерии. Поэтому я и держусь французского языка здесь, в этой загадочной Японии». Говорил, будто пел.
«Французский — это всё равно, что загадочная Япония», — подпевали и мы. Это была красивая песня. Особенно красиво она звучала для меня, его бедного ученика.
В те времена, когда месье Поль ещё не лишился ног, он был секретарём французского посольства. И потому никто не удивлялся тому, что среди его учеников было столь много прекрасных дам и хорошеньких девушек. Они создавали вокруг него какой-то праздничный ореол — иностранной миссии, Рождества, набережной портового города Иокогамы… Когда у месье Поля выдавалась свободная минутка, а она у него выдавалась достаточно часто, он любил напевать вот эти слова из японской песни:
Платье новое, поясочек новый…
