А может, она никакая не обольстительница, а заколдованная красавица, подумалось Эгути. Она хоть и спит, но живет, душа ее погружена в глубокий сон, а тело бодрствует. Это всего лишь женское тело, лишенное человеческой души. Не потому ли женщина назвала ее «опытной», что она так хорошо приспособлена к роли партнерши для стариков?
Эгути расслабил свою руку, крепко прижимавшую девушку, и положил ее обнаженную руку так, словно она его обнимает, тогда девушка и в самом деле нежно обняла его. Старик лежал спокойно. Закрыл глаза. Ему стало тепло и приятно. Это был почти неосознанный экстаз. Он познал радостные и счастливые мысли стариков, приходящих в этот дом. Для самих стариков здесь не существует неприглядных печалей старости, милосердие молодости переполняет их. Что в жизни одряхлевших мужчин может сравниться с этими самозабвенными минутами, когда их обвивает тело молодой девушки? Но неужели старики покупают усыпленных для этого, приносимых в жертву девушек, не сознавая своей греховности? Или сознание тайного греха, напротив, усиливает их радость? Старый Эгути в упоении, словно позабыв, что девушка — жертва, ногой нащупал ее ступню. Только к ступням девушки он еще не прикасался. Пальцы ее ноги были длинные, гибкие и подвижные. Подобно пальцам рук они то сгибались, то снова распрямлялись, и уже одно это подействовало на Эгути, как сильный соблазн. Эта загадочная женщина может во сне вести любовные речи пальцами ног. Эгути стал вслушиваться в эти движения, как в музыку, еще робкую и спотыкающуюся, но захватывающую, завораживающую.
«Девушке, очевидно, что-то снилось, но, кажется, сон этот уже окончился. А может, ничего и не снилось, просто она, спящая, так отвечает на грубые прикосновения стариков, как бы протестуя», — подумал Эгути. Даже не произнося ни слова, эта девушка умеет во сне разговаривать со стариками с помощью своего тела и очаровывать их, однако Эгути еще не привык к тайнам этого дома — его все время преследует желание слышать голос девушки, пусть даже бессвязный лепет. Но как это сделать, в какой точке тела нажать, чтобы девушка снова заговорила.
— Кончился твой сон? Снилось, что мама куда-то ушла? — спросил он и провел рукой по ложбинке вдоль ее позвоночника. Девушка дернула плечом и снова повернулась на живот. По-видимому, это была ее любимая поза. Лицо спящей повернулось к Эгути, правая рука легко обнимала край подушки, а левую она положила на лицо старика. Однако не произнесла ни слова. Легкое дыхание спящей теплом коснулось Эгути. Девушка шевельнула рукой, лежавшей на его лице, очевидно, пытаясь найти более удобное положение, старик обеими ладонями прижал ее руку к своим закрытым глазам. Кончики длинных ногтей легонько кольнули мочку его уха. Согнутое узкое запястье девушки покоилось на закрытом веке правого глаза Эгути. Запах ее тела, просочившийся в глубину его глаз, вызвал у Эгути новое яркое видение. Именно сейчас, в эту пору, у подножья высокой каменной изгороди древнего храма Ямато под осенним солнцем цветут несколько зимних пионов, в саду неподалеку от галереи Сисэндо все покрыто белыми цветами камелии. Весной же — цветы асиби и глицинии в Нара, опадающие лепестки камелии в Цубакидэра — храме Камелий…
Да, именно эти цветы всегда напоминают ему о том, как он выдавал замуж трех своих дочерей. Цветы, которыми он любовался, путешествуя со своими дочерьми, а может, только с одной из них. Они уже стали женами и матерями и вряд ли вспоминают об этих поездках. Эгути же все прекрасно помнит и, время от времени вспоминая об этих цветах, рассказывает о них и своей жене. Когда дочери вышли замуж, мать как будто ощущала разлуку с ними менее остро, чем отец. Как и подобает хорошей матери, она продолжала поддерживать с ними близкие отношения, и поэтому в ее душе не сохранились воспоминания о цветах, которыми они любовались вместе с дочерьми, когда путешествовали перед свадьбой. К тому же мать не всегда ездила вместе с ними.
В глубине глаз Эгути, закрытых рукой девушки, всплыли видения цветов, потом исчезли, потом снова, как бы одержав верх над небытием, появились, и на их фоне ожили чувства, испытанные им в те волнующие дни, когда вскоре после свадьбы и ухода из дома дочерей ему стали нравиться чужие дочери. Ему подумалось, что и спящая девушка — одна из тех чужих дочерей. Эгути убрал свою руку, но ладонь девушки осталась лежать на его глазах. Из трех дочерей Эгути лишь одна, самая младшая, любовалась с ним опадающими камелиями в храме Цубакидэра. Это было прощальное путешествие за полмесяца до ее ухода из родительского дома, и образы этих камелий были наиболее яркими. Замужество младшей дочери причинило ему особенно сильную боль. Ее руки добивались двое, и девушка согрешила с одним из молодых людей еще до свадьбы. Эгути повез дочку в путешествие в надежде, что это поможет ей восстановить душевное равновесие.
Считается, что камелии, опадающие не постепенно, а сразу, приносят несчастье. В храме Цубакидэра одно огромное дерево, возраст которого более четырехсот лет, было покрыто цветами пяти разных оттенков, и эти махровые цветы осыпались не все разом, а лепесток за лепестком, за что дерево и прозвали «камелией, роняющей лепестки».
— Когда лепестки осыпаются, за день, бывает, их набирается пять-шесть корзин, — сообщила Эгути молодая жена настоятеля храма.
Говорят, что цветы большой камелии гораздо красивей, когда на них смотришь против солнца. Галерея, где сидел Эгути с младшей дочерью, выходила на запад, весеннее солнце как раз клонилось к закату. Дерево было между ними и солнцем, но густая листва и плотная завеса цветов большой камелии не пропускали его лучи. Они тонули в кроне дерева, а в тени его царила вечерняя заря. Храм Цубакидэра находился в шумном светском районе города, в его парке не было ничего стоящего внимания, кроме большой камелии. Но глаза Эгути были настолько полны этой камелией, что он больше ничего не видел, а цветы так завладели его сердцем, что он не слышал городского шума.
— Как хорошо цветет, правда? — сказал Эгути дочери.
— Бывает, утром проснешься, а земли совсем не видно, столько цветов нападало, — ответила молоденькая жена настоятеля храма, поднялась и ушла, оставив Эгути с дочерью одних на галерее. Действительно ли на одном дереве были цветы пяти различных цветов? Да, там были цветы красные, белые, в крапинку, но Эгути не стал проверять, он был захвачен чудесным зрелищем. Дерево, возраст которого, говорят, четыре сотни лет, расцвело великолепно и обильно. Лучи заходящего солнца, казалось, всасывались внутрь цветущей кроны, и Эгути представил себе, какая она, должно быть, плотная и теплая. Воздух был совершенно неподвижен, но цветущие веточки по краям пышной кроны чуть-чуть шевелились.
Однако младшая дочь Эгути, по-видимому, не была так тронута знаменитой «камелией, роняющей лепестки», как ее отец. Веки ее бессильно опускались, должно быть, она не столько любовалась камелией, сколько вглядывалась в собственную душу. Эгути любил ее больше, чем других дочерей. Она была избалована, как обычно бывает с младшими детьми. Особенно это проявилось, когда старшие дочери вышли замуж. Они не без зависти спрашивали мать, не собирается ли Эгути оставить младшую дочь в доме и принять зятя в семью; жена тоже частенько задавала ему этот вопрос. Младшая дочь росла живой и веселой. У нее было много друзей. Родителям это казалось не вполне разумным, но в обществе молодых людей она всегда выглядела оживленной. Родители, а в особенности мать, принимавшая в доме друзей дочери, знали, что из всех ей нравятся двое. С одним из них это у нее и произошло. Девушка сделалась молчаливой и замкнутой, а ее движения стали резкими, нервными. Мать сразу заметила, что с дочерью что-то неладно. Стала тактично выспрашивать, и дочь ей сразу все рассказала. Этот молодой человек служил в универмаге, квартиру где-то снимал. Однажды он ее пригласил к себе, и она согласилась…
— Ты выйдешь за него замуж? — спросила мать.
— Нет, ни за что, — ответила девушка, приведя мать в замешательство. Мать пришла к выводу, что юноша взял ее дочь силой. Решив посоветоваться с Эгути, она рассказала ему о случившемся. У Эгути возникло такое чувство, словно кто-то испортил драгоценный камень у него в перстне, но еще больше он поразился, узнав, что его младшая дочь спешно обручилась со вторым своим поклонником.
— Ну, что ты об этом думаешь? Хорошо ли она поступает? — спросила жена.
— А она рассказала обо всем тому, с кем обручилась? Призналась ему? — голос Эгути звучал резко.
— Ты знаешь, я не стала ее спрашивать. Я была так поражена. Может, расспросим девочку вместе?
— Нет, не надо.
— Многие считают, что лучше никогда не рассказывать о подобных ошибках, умолчать о них. Но все зависит от характера и настроения девушки. Не будет ли она всю жизнь жестоко страдать от того, что
