что проснулась.
— В переводчицы пойдешь к коменданту? — спросил одноногий. — Прислал он за переводчицей. Поручил мне подыскать подходящего человека. Вместо этой б… Сбежала эта б…
Неприличное слово он произносил обыденно, без всякого подчеркивания, как любое другое.
— Могу пойти, — сказала она, неласково взглянув на Воронина.
— Поехали, — сказал Воронин. Он встал, пожал одноногому руку и спросил: — А вы нигде не работаете? Зайдите к нам в комендатуру. Пока репатриация, пока то да се… Комендант вас уважает.
Лицо одноногого на мгновенье покрылось румянцем. Он ничего не ответил.
Воронин с девушкой вышли из барака.
— Вы откуда? — спросил Воронин.
— Из Луги, Ленинградской области.
— Как сюда попали?
— Как все.
— Где работали там, в Луге?
— Училась.
— А тут?
— На подземном заводе.
— Возраст?
— Двадцать один год.
— Замужем?
— Нет.
— А хочешь замуж?
Девушка не улыбнулась, промолчала.
— Злюка ты.
— Станешь злюкой.
— Ясно. Образование?
— Десять классов.
— Грамотная. Родители?
— Отец — в Красной Армии. Еще не знаю, что с ним. Мать — домашняя хозяйка. Там же, в Луге.
— За границей не была? — спросил Воронин и сам громко рассмеялся своей остроте. — Ладно. Немецкий хорошо знаешь? Говорить, писать, читать?
— Да, умею.
— Анкета на этом кончается.
Девушка невесело усмехнулась и сказала:
— Так скоро? А фамилию не спросили.
— Это верно, — смутился Воронин.
— Ксения Андреевна Спиридонова.
— Дмитрий Егорович Воронин, одна тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, холост. — Он покосился на нее и добавил: — Однако имею невесту в городе Шуе, Ивановской области.
Ксения Спиридонова была после краткого разговора зачислена Касаткиным в штат и записана в книгу на девственно чистой странице этого канцелярского первенца лаутербургской комендатуры.
Об Альбине Лубенцов вспомнил еще раз спустя несколько дней. Возле комендатуры остановилась машина, из которой выскочили два хорошо одетых господина с объемистым свертком, над которым они дрожали так, словно он был из стекла.
Эти двое оказались портными фирмы «Мюллер и Маурициус». Они привезли коменданту штатский костюм. Воронин ввел их к Лубенцову.
— Какой костюм? Кто вам заказывал костюм? — спросил Лубенцов растерянно.
— Ваша переводчица, господин комендант, — объяснил старший из портных. — Она просила сшить костюм без примерки, так как вы, господин комендант, очень заняты. Лично господин Маурициус на глаз определил размеры. Разрешите положить на диван?
«Ну и бабка», — подумал Воронин, усмехаясь.
— Сколько стоит? — спросил Лубенцов, очень озадаченный.
Портные переглянулись.
— Нам ничего не сказано, — смущенно сказал старший из них. — Полагаю, что денег не нужно.
— Как так не нужно? Немедленно звоните и узнайте.
Портной позвонил Маурициусу, объяснил, в чем дело, долго слушал, жался, наконец, положил трубку и сказал цену. Лубенцов уплатил, и портные уехали.
— Ну и бабка! — воскликнул Воронин.
Подумав, он сказал, что в одном вопросе Альбина была права коменданту следует жить не в комендатуре, а где-нибудь отдельно. Более того, выяснилось, что Воронин даже имеет на примете несколько особняков.
— Я думал, что Татьяна Владимировна уже останется тут, вот я и решил подыскать для вас что- нибудь подходящее в смысле жилплощади.
— Теперь это ни к чему, — сказал Лубенцов.
Воронин возразил:
— Она же вернется, товарищ подполковник, помяните мое слово. Теперь женщин не очень-то в армии будут держать. Ни к чему. Мужиков хватит. Скоро вернется Татьяна Владимировна. В этом, я думаю, и Альбинка была уверена. А то не сбежала бы, будьте спокойны.
Лубенцов поднял на Воронина удивленное лицо, хотел рассердиться, потом подумал и промолчал. Они поехали.
Воронин действительно выбрал особняки один краше другого. Два из них — оба принадлежали раньше крупнейшим богачам — ничем не уступали особняку Пигарева в Фихтенроде. Это были прекрасные просторные дома с высокими потолками, с большими каминами, с красивыми чугунными решетками, огораживающими палисадники. Однако Лубенцов наотрез отказался занимать их. Он не стал объяснять Воронину причин и только сказал, что ему нужен маленький домик, как можно скромнее. Воронин согласился с этим и тут же принялся за поиски подходящего жилья.
Уже на следующее утро он вышел из комендатуры, решив не откладывать дела в долгий ящик. У фонаря возле комендатуры стоял старик Кранц. У старика был несчастный, голодный вид. Подняв лицо к верхним окнам дома, чтобы посмотреть, нет ли там коменданта, и убедившись, что Лубенцова нигде не видно, Воронин зазвал старика к себе. Не говоря ни слова, он нарезал сала и хлеба, приготовил чай.
Они стали есть.
— Ты откуда по-русски так хорошо знаешь?
— Жил в Петербурге… виноват, Ленинграде… до войны.
— Какой войны?
— Нет, нет! До первой всемирной войны.
— А…
— Часовых дел мастер Кранц. Был известный на Васильевском острове.
— Понятно.
Когда они поели, Воронин сказал:
— Пошли со мной. Нужно найти домик какой-нибудь поскромнее для коменданта. Поможешь мне.
Кранц подумал и повел Воронина на одну из самых узких средневековых улочек города, где все дома были похожи на маленькие церкви — с башенками и глухими каменными оградами.
Домик, предназначенный Кранцем для коменданта, стоял во дворе, недалеко от двухэтажного особняка, где жил какой-то профессор. Домик тоже принадлежал ему, но пустовал. Двор, обсаженный старыми липами, содержался в отличном порядке. Здесь находилась длинная оранжерея под стеклянной крышей. Из большого дома доносились звуки рояля.
— Это музицирует дочь профессора, девица Эрика, — сказал Кранц.
Во дворе их встретила старушка в очках — чистенькая, беленькая, в белом передничке, с белой наколкой на седых волосах. Узнав от Кранца, в чем дело, она пришла в ужас, но не потому, что здесь будет
