уязвимое, взбрыкивало по пустякам, из-за тона или не пришедшего по вкусу местоимения, Терепченко понять не мог, слова Романовского застали его врасплох, насторожили.
— Садитесь! — Терепченко поднял грузное тело из-за стола. — За непочтительность не обессудьте. Я почему-то всегда считал, что обращение на «ты» сближает людей. Но воля ваша!.. Корот, Пробкина привезли?
— Так точно!
— Пригласите.
Корот вышел из кабинета и вернулся с Семеном.
— Расскажите, товарищ Пробкин, что произошло? — Терепченко, когда хотел, умел говорить мягко и уважительно.
— Вы все знаете и решение приняли.
— Оно будет зависеть от ваших доводов.
— Командир эскадрильи посоветовал мне приготовить деньги на ремонт.
— И вы не согласны?
— Зарабатываю больше, чем пропиваю, — выплачу.
— И все-таки почему приняли решение сесть у больницы? — спросил Аракелян.
— Больной, которого я вез, симпатичный старикан. Он уже хрипел и готов был повидаться с богом. Мне почему-то захотелось продлить ему жизнь. Пусть подышит еще годков двадцать.
— Скажите, товарищ Пробкин, это вы написали басню, которую парторг снял с доски объявлений в штабе? — поинтересовался Терепченко. — И буквы в посвящении «П. С. Т.» относятся ко мне?
— Он, он. Его почерк! — сказал Корот.
— Ладно! — махнул рукой Терепченко. — Спасибо за критику, Пробкин, она движущая сила нашего общества. Так? Только, если смелый, подписываться надо. Верно? Перейдем к существу дела. Почему не сели на местном аэродроме? Кто дал право? Почему не запросили разрешения по радио на посадку у больницы?
— Сомневался в положительном ответе, а старикан умирал.
— Вас просил сесть поближе врач?
Семен внимательно посмотрел на него, на Корота, на Аракеляна.
— По Правилам это не имеет значения.
— А на колеса можно было притулиться? — Вопрос Корота прозвучал как-то нерешительно, хотя и был произнесен сиплым басом. — Может быть, тогда…
— Тогда бы самолет скапотировал, и от кабины остался блин!
Дверь кабинета приоткрылась:
— Разрешите?
— Я занят! — крикнул Терепченко. — Ну и заварили кашу, Пробкин!
— Все делал, как учили.
— Кто учил? — насторожился Терепченко.
— Ну, например, министр гражданского флота. Недавно читал о его отношении к людям. Впечатляет и достойно подражания.
Терепченко поморщился и пожевал нижнюю губу.
— Ишь ты! Грамотен, баснописец! — выражая поддельное изумление, негромко сказал он. — Идите!
В дверях Семен встретился с секретаршей командира отряда. Девушка, дробно стуча каблуками по паркету, подошла к Аракеляну.
— Вам записка. Передал шофер санитарной машины.
— Спасибо.
Аракелян прочитал записку и положил ее перед Терепченко.
— Пишет начальник областной санитарной станции. Пилот садился по просьбе врача, и они ходатайствуют о поощрении.
— Мое дело, дорогой, служба. Их право благодарить. Дам указание занести благодарность в личное дело Пробкина и накажу его за нарушение Наставления по производству полетов.
— Прощать самовольства нельзя. Разведем анархию. Он мог запросить разрешение по радио…
— Правильно, Корот. И возможно, мы разрешили бы! — вставил Терепченко. — Ваше мнение, Сурен Карапетович, я не спрашиваю, оно, как в зеркале, отражается в ваших главах, и я с ним решительно не согласен. У командира звена происшедшее не переварилось.
— Наоборот!
— Интересно! — живо повернулся Терепченко к Романовскому.
— Жизнь человека дороже погнутых винтов и царапин на железе.
— Это цитата из книги министра?. Хотите придавить меня авторитетом? Разве мы говорим о чьей-то жизни?
— А должны в первую очередь помнить об этом.
— Гибкая позиция! Вы слышите, Корот?.. А если бы Пробкин разбился при посадке?
— Чтобы этого не случилось, он и садился на «живот».
— Ведь тогда бы умер не только больной, а погиб и врач, и сам пилот! — продолжал Терепченко, не замечая реплики Романовского. — Вы, все здесь сидящие, ручаетесь, что в будущем такая посадка не приведет к катастрофе? Класс пилотов разный, а пример заразителен, потому что сдобрен благородством! Подумайте, разберитесь, и вы поймете, что Терепченко не дуб с чином, что он болеет за будущее своих пилотов не менее вас, добреньких!
— Давайте подумаем, — сказал Аракелян. — Пусть и пилоты подумают. А для этого вынесем вопрос на комсомола ское собрание.
— Пробкин не комсомолец, — пояснил Корот.
— Пригласить Пробкина на открытое собрание, — предложил Романовский.
— В управление сообщаю, а с приказом подожду, — сказал Терепченко. — Мнение коллектива всегда полезно послушать, однако замечу: делаю вам, Сурен Карапетович, большую уступку и надеюсь, вы не пустите собрание на самотек… Все, товарищи!.. Сурен Карапетович, минутку! Принесите-ка мне басню этого молодца, хочу сам оценить местные таланты. Подойду объективно, обещаю, хотя признаюсь честно: борзописак не люблю!
Аракелян, остановив Романовского у двери своего кабинета, попросил обождать и через полминуты вынес листок бумаги.
— Отнесите басню командиру.
— Почему я?
— Прочитайте и оцените, как журналист.
— Журналист я еще жидкий… Гм, в посвящении действительно «П. С. Т.» «Гусь лапчатый» — не очень оригинальное название…
