Жених всюду на что-нибудь натыкался и ранился. То на одно, то на другое, то снова на другое. Он думал:
— Мое детство прошло на берегу реки. Я помню, как на другой день вытащили тело утопленницы. Ее волосы свисали, неживые...
Он мог сидеть молча целыми часами. Или мог неожиданно разрубить час надвое одной только фразой.
Как-то Пермяков вошел, жених молча облокотившись сидел. Шло время. Он так и не проронил ни звука, час был не разрублен...
Между тем, молчание перекинулось на другой конец залы:
1-Й ГОСТЬ
А что если обмакнуть наконечники часовых стрелок в яд?
2-Й ГОСТЬ
Тогда последний удар полночи будет смертельным, я полагаю.
3-Й ГОСТЬ
Так можно умертвить весь город при помощи башенных часов!
4-Й ГОСТЬ
Во мне есть два удивительных качества, и оба не удивительные.
5-Й ГОСТЬ
Так где же, все-таки, Истленьев? Нигде?
6-Й ГОСТЬ
Боюсь, что его нету и там.
7-Й ГОСТЬ
Хотело пройти несколько часов, но не прошло и часа. Ночь была в самом разгаре. Я люблю это время суток. Ночь, как и чай, должна настояться. Чай, как и ночь, открывает нам звезды... Вдруг я увидел Эвелину и Истленьева. Их сопровождал фонарь. Все трое казались призраками. Вернее, все четверо, потому что я тоже почувствовал себя вдруг прозрачным и невесомым, как время. Волосы Эвелины были распущены, фонарь пошатывался, каждая секунда была из чистого золота. Истленьев что-то говорил или что-то молчал, помню только, что ничего не было слышно... Это напоминало детскую игру: крыши подбрасывали над собой звезды... Эвелина остановилась, фонарь призрачным светом коснулся ее волос. Несколько секунд время было обнажено. Подброшенные звезды замерли в небе. Эвелина мерцала. Увидеть ее стоило жизни каждому мгновению. Они умирали одно за другим... Вдруг — вдруг, а за ним Пермяков. Бледный, прозрачный, в руке его что-то сверкнуло. Звезды отшатнулись. Казалось, ветер был из железа, а крыши из ветра...
ЭВЕЛИНА
Вы молчите?
ИСТЛЕНЬЕВ
Нет, Эвелина, нет... я говорю... я говорю: «Как здесь удивительно тихо!»... Что это за улица? Кропоткинская?..
ПЕРМЯКОВ
Как?! И вы здесь? И я? Вот не ожидал! Вот не ожидали! А я, не зная, куда деться, и думая, что я один, иду себе...
ЭВЕЛИНА
Следом за бритвой.
ПЕРМЯКОВ
...следом за своей тенью. Мы с ней поменялись ролями, я ее сопровождаю.
ЭВЕЛИНА
В качестве оруженосца?
ПЕРМЯКОВ
Ах, какое там оружие! Горло, сонная артерия — вот и все оружие...
ЭВЕЛИНА
Тихо! Истленьев услышит.
ПЕРМЯКОВ
Кто? Истленьев?! Нету его! Нету ни Истленьева, ни фонаря!.. Никого нету!
ЭВЕЛИНА
Истленьев, вас нету?
ИСТЛЕНЬЕВ
Да, Эвелина... я есть...
ЭВЕЛИНА
Если вы есть, то я вас покидаю! Я больше не могу! Вам нужна другая...
ПЕРМЯКОВ
Моя Эвелина! Моя! Никому не отдам! Моя!..
ЭВЕЛИНА
Твоя! Твоя! Увези только скорее!.. Куда-нибудь...
Не знали, откуда появится ночь. Окна выходили на север. Они держали несколько последних лучей света.
Я пишу эти строки 13 октября 70 г.
Холод стал в профиль. Железные крыши вырубили в небе уступы.
Из письма Н. И. Вологдова (июнь 70 г.):
Дорогой Володя, мое морс продолжает высыхать, выцветает и тускнеет, о чем вы можете судить по цвету этого письма. Пусть Вас не пугают размеры Вашего чудовища. Каждый лирический поэт пишет, в сущности, единственное произведение, остающееся незаконченным.
Вы — «есть» — иначе бы я не получил ответа на свое письмо.