скажи, каким числом должны все числа стать,
чтоб выразить твое безгневное пространство,
чтоб выразить твою бушующую стать?
скажи, какую даль должно избрать молчанье,
чтобы оттуда вновь нахлынуть как слова?
скажи, о, дож седой, скажи, о, дождь безглавый...
молчи, как этот гром, суровая глава!
чтоб каждой ночи дать единственное имя —
неповторимое и светлое притом —
я звонко окружен мгновеньями моими,
мерцающими вспять, как звездный небосклон.
и в самой гуще их — имен, а не мгновений —
и в самой толще их — мгновений, а не звезд —
одно и то же вспять безмолвное движенье,
один и тот же вглубь непостижимый рост.
как будто никогда не встретится то имя,
которому не быть отныне так легко,
которое тебя с мгновеньями твоими
могло бы возвратить столь звонко-далеко
когда рассвет неосторожно
коснулся темного окна,
графиня вздрогнула, и сразу
просторней стала тишина.
при свете звонкого бокала,
при тьме искрящихся минут
она с улыбкой различала
просторы, стиснутые тут.
их было несколько — просторов,
один особенно был бел,
и даже воздух (был он фландрский)
над ним по-фландрски голубел.
ему, то есть конечно графу,
седлают верного коня:
стучат воинственно подковы,
сверкает черная броня.
графиня молча пригубила
вино — почти что тишину,
как будто звуки возвратились
к недавно виденному сну.
а всадник медленно-суровый
глядел задумчиво туда,
где осажденные просторы
не будут взяты никогда
пока толпа стрелков дозором обходила
тот сумрак боевой, который был вокруг,
неведомых минут неведомая сила
суровый облик стен преобразила вдруг.
когда так много шпор — серебряных звенящих,
когда так мало дней — случайных золотых,
тогда осенний дождь сбивается все чаще
с прозрачной прямизны на полуночный стих.
и древние гербы становятся древнее
еще на древний миг, который с высоты
упал или сошел, или опал беззвучно,
как опадают те осенние листы.
как благородна тень вояки-дворянина!
она свой древний род ведет от тени той,
которая судьбу настенную вершила
всей прежней тишины — небесной и земной.
пока толпа дождей дозором обходила
окрестные века с их белой прямизной,
графиня-озорник, прелестная на диво,
улыбкой отреклась от паузы одной,
которая одна среди старинных пауз
мерцала об одном, подобно слову «сталь».
подобно слову «миг», который опадает
беззвучней и желтей осеннего листа.
когда настал рассвет, то их ночные латы
не сразу обрели свой утренний наклон,
и всадники вошли, овеянные тьмою
и звездной синевой отхлынувших сторон.
но если прав девиз — начертанный надменный,
то значит для вина нет краткости иной,
как та, что, захлебнув мерцающее время,
становится сама сплошной голубизной
где дремлют сонмы звезд в необозримом небе
