меня, и слитный крик оглашает суровый холодный мир. Ненависть в моем лице протягивает руку, не торопясь, наслаждаясь собой. Крик одного из людей захлебывается хрипом, ведь так трудно кричать со сломанной шеей! Второй падает, харкая кровью, от удара у него переломаны ребра. Огонь, пылающий во мне, не хочет гаснуть, каждая смерть лишь добавляет жару. Третий успевает схватить нож, но рука его повисает сломанной веткой, бесполезной лезвие вываливается из ослабевшей руки. Я сильнее их и быстрее, они даже не соперники мне, лишь жертвы. Последним двоим я не дал легкой смерти, я сломал им ноги. И со сломанными ногами оставил умирать на морозе…
Нашему роду они тоже не дали выжить. До нас, правда, эта мыслящая плесень добралась позднее всего, ибо мы занимали северные, не очень удобные для человека земли. Но, не утолив жажду крови уничтожением других племен, люди взялись и за нас. Ненависть ко всему, что не «люди» не давала им покоя. Ордами они выслеживали моих сородичей, ибо мы всегда жили поодиночке. А убийства они оправдали точно так же, как и в случае с орками: мол, тролли — это такие злобные огромные чудища, убивающие людей. И мое племя сошло во тьму, быстро, ведь нас никогда не было особенно много…
След хорошо виден на снегу. Луна угодливо светит из-за плеча. Отпечатки петляют, то сбиваются в петлю, то расходятся. Я иду быстрым шагом, но не тороплюсь, ведь им же некуда бежать, некуда. Они не уйдут от меня, от последнего осколка некогда прекрасного мира, мира, который благодаря людям сгинул навсегда. Вот и один из беглецов, видимо самый слабый. Увидев меня, он кричит, и падает в снег. Я не трачу сил, я просто наступаю на него. Треск костей и предсмертный всхлип радуют мне слух, а ненависть удовлетворенно вздыхает…
Как я спасся от уничтожения? Долгие годы скрывался в самых отдаленных уголках тайги, один. Лишь изредка встречал я сородичей, таких же изгоев, но в последние века все реже и реже. Кто умер от старости, кого нашли люди. Вероятнее всего я последний, последний тролль, и шерсть мою покрыл иней седины. Ведь метели почти пяти тысяч зим сыпали снег мне на макушку…
Но теперь я словно помолодел вдвое. Откуда только силы взялись? Троих беглецов я настиг одновременно, они устали и едва плелись по снежному склону. Беззвучным, но смертоносным ураганом обрушиваюсь на них. Ненависть не знает, что такое жалость, что такое — снисхождение. Вновь трещат кости, кровь пятнает снег причудливыми узорами. Последнего из людей я лишь оглушил. Но и он не встанет, не очнется, а найдет смерть в объятиях мороза. Я стою над поверженными, и огонь потихоньку гаснет в груди, ненависть сыто уползает в потаенные пещеры души. Наверное, навсегда. Ибо там, на северо-востоке, куда я иду умирать, куда уходили умирать все тролли, не встретишь людей…
PS Из газеты «Уральский рабочий», 15 мая 1959 года.
«Только на днях удалось обнаружить все тела студентов-политехников из пропавшей экспедиции. Напоминаем, что пять тел были найдены еще в феврале, через неделю после того, как оборвалась связь. Четыре тела два дня назад нашли почти в полутора тысячах метров от лагеря. Что заставило ребят бежать? Без вещей, продуктов. Почему у всех погибших имеются переломы и ссадины? Почему палатка словно разрезана ножом? Милиция ведет следствие, но никаких подробностей не сообщается…»
PSS Гибель отряда студентов Уральского Политехнического Института в феврале 1959 года — реальный факт. Загадка этого происшествия не раскрыта до сих пор…
Операция «Омела»
«Придумать убийство не так-то просто…»
Агата Кристи
Приветственные крики звучали громко и торжественно. Почитай, все взрослое население Асгарда высыпало к воротам — встречать победителей. Асы возвращались домой после победоносной битвы с йотунами.
Впереди, на белом, как снег, жеребце, ехал Бальдр, прекраснейший из сыновей Одина. Конь значительно перебирал стройными ногами, Бальдр отвешивал поклоны, сияя улыбкой. Золото его кудрей разбрасывало, казалось, искры, и можно было подумать, что молодой ас сверкает, подобно солнцу. Жители Асгарда бурно приветствовали Бальдра, особенно усердствовали женщины. Но достаточно было и мужских голосов, что кричали: «Слава Бальдру, самому прекрасному и могучему среди асов!».
Вслед за сыном ехал Один, странно хмурый и даже сердитый. Одержанная победа совсем, казалось, не радовала Отца Богов, а его единственный глаз недобро сверкал. Слейпнир, чувствуя настроение седока, шел медленно, понуро опустив голову.
Замыкал процессию Локи. Двигался он пешком, бодро размахивая руками, и вид имел самый, что ни на есть, боевой: под глазом синяк, рожа опухшая. Оружия, правда, при рыжеволосом асе не было. Из толпы при виде Локи полетели насмешки:
— Гляньте, нешто и этот в бою участвовал?
— Именно участвовал! — ответил Локи серьезно. — Только в своем бою. Противник в виде трех кувшинов пива был разбит наголову!
Толпа отозвалась дурашливым хохотом.
А вечером хитроумного аса вызвал Один. Запыхавшаяся валькирия, принесшая приглашение, выглядела до крайности изумленной, и Локи, глядя на ее смазливую мордашку, был изумлен не менее. Но на такие приглашения не отвечают отказом, и вырвавшись из объятий разозленной супруги, Локи двинулся к Валаскьяльву.
Херьян сидел в малой пиршественной зале один, туча тучей. Гневные зарницы вспыхивали под насупленными бровями, обещая грозу. В руках сжимал серебряный кубок. Потянув носом, Локи ощутил запах хмельного.
— Приветствую тебя, брат, — сказал он самым сладким голосом. — Что печалит тебя?
— Не бойся, не ты! — усмехнулся Один, и указал на кресло рядом. — Садись!
Немного успокоенный, что его последние похождения не дошли до правителя Асгарда, Локи уселся. Что-то негостеприимно впилось в седалище, но рвущиеся с языка проклятия рыжий ас благоразумно сдержал.
— О помощи буду просить тебя, братец! — сказал Один, не глядя на Локи. Кубок под его могучими пальцами сминался мягкой глиной.
— И чем же я, ничтожнейший из асов, могу помочь могучему Одину? — деланно удивился Локи.
— Не паясничай, — отрезал Один, и со вздохом отставил кубок. — Тем, в чем ты сильнее всего — хитростью и обманом, а также злодейством.
— Для какого же дела нужен тебе обман, и потребуется злодейство? — удивленно воскликнул Локи. Беседа перестала забавлять, неожиданно превратившись в нечто серьезное.
— Бальдр, — мрачно сказал Один. — Ты видел, как его встречали сегодня? Ты знаешь, как его все любят?
— Знаю, и что? — спросил Локи, не веря собственным догадкам.
— А то, что такими темпами он скоро сядет на мое место, — буркнул Один. — И никто не будет против, почти никто. Только я.
— И я, — эхом отозвался Локи. — Меня сын Фригг терпеть не может.
— Так вот, к чему я клоню, — могучий вздох Одина заставил скрипнуть дверь. — Надо его устранить.
— Что я слышу? Хникар, ты хочешь устранить собственного сына? — Локи ощутил, как на затылке поднимаются волосы, вздыбливаются непослушные пряди.
— Ну, ты же знаешь, мы все равно совсем не умираем, — неохотно отозвался Один. — А твоя дочь Бальдра не обидит.
— Не обидит, — кивнул Локи. Эмоции улеглись, и он перешел к деталям. — Так зачем я? Убей Бальдра
