чистая Хера-Сима будет. Шуму полно, а так – пустяшка. Да не молчи ты, а? Ты чуешь ли, что я тебе...
– Тебя услышали, делай свое дело, а я – свое.
Гопс подошла к атаману, молча взяла ранцы и не торопясь пошла по сереющему восходом откосу к ручью. Ее высокая ладная фигура четко вырисовывалась на фоне густеющего у воды тумана, а по росной траве тянулись темные бороздки ее следов. И вдруг, на глазах у всех стоящих и глядящих ей вслед... она исчезла из поля зрения. Просто, не дойдя до тумана, растворилась... и все.
Митрич истово перекрестился. Макута покачал головой и, глянув на окаменевшего Сар-мэна, сочувственно похлопал его по плечу.
– Да-а, брат, что ж тут поделаешь, не подвезло тебе с бабой... Ладно, пошли мазутом заниматься. Где там твои чудо-орлики, что из говна атомную бонбу сварганить могут?
Маша с трудом приходила в себя. Она лежала молча, не шевелясь, ей страшно было разжать тяжелые непослушные веки. Голова гудела, она старалась вспомнить, что произошло ночью, но кроме ярких картинок природы, которые неосознанно фиксировали ее глаза в последние дни, в отяжелевшую голову ничего не приходило. «Не насытится глаз зрением», – почему-то вспомнилась фраза из запрещенной недавно Библии.
Где-то за плотно зашторенными веками шмыгала носом добрая и наивная Дашка, а еще дальше жил большой и сложный мир, и она его больше не боялась. Добрый и прекрасный мир, в который она возвращается из далеких странствий, возвращается, чтобы жить, надеяться, смеяться, мечтать и любить. Хотя, как и всякий живущий, она не знала, что с ней будет дальше, добрая и вечная сила наполняла ее юное тело, ибо молодым известна только жизнь и пока еще неведомо дыхание смерти.
