– Его надо убить, немедленно! – возбужденно заявил Хирт, едва верховный арман подошел. – Проверить чистоту крови, а потом убить!
– Тише, Август, – в голосе Карла Филера звучала усталость. – Убить – это самое простое решение, и принять его можно в любой момент. Давайте сначала рассмотрим другие варианты.
– Пойдемте в замок, – проговорил Хильшер. – В зал Грааля. Там и поговорим…
Около великой арийской святыни витал запах пыльной ткани. Здесь было полутемно и тихо, и Виллигут невольно ощутил, как на него нисходят спокойствие и уверенность в том, что нынешние проблемы – преходящи, мимолетны, как дождевая капля.
Они уселись кругом, словно для магической церемонии, и верховный арман заговорил неживым, словно механическим голосом.
– Я склоняюсь к тому, чтобы довериться американцам. Силы наши подорваны диверсиями, и недочеловеки с востока готовы ворваться в Шаунберг.
– Невозможно, невозможно! – прошипел Хирт, и лицо его исказилось, превратившись в античную маску Ярости. – Вас, профессор Хильшер, может быть, и оставят на свободе, а уж меня – точно нет!
– Я согласен с товарищем, – подал голос Ганс Бюнге. – Нельзя идти на соглашение с недочеловеками. Этим мы унизим себя и уж точно провалим великую миссию, возложенную на германский народ! Мы предадим память фюрера и всех погибших товарищей!
– Мы предадим тех, кто сейчас сражается на востоке, отбивая атаки русских! – добавил Виллигут. – И я знаю, как отреагировали бы на подобное предложение бригаденфюрер Беккер и оберстгруппенфюрер Дитрих!
– Не надо говорить за других, – буркнул Карл Филер мрачно. – Но я склоняюсь к тому, чтобы принять предложение американцев. Все же они – на четверть немцы.
– Так думали Гиммлер и Гесс! – резко сказал Виллигут. – И где они сейчас? Один в Англии, а другой, судя по всему, – мертв!
– Я не могу вам приказывать, – медленно проговорил Хильшер. – К тому же вас большинство, четверо против двоих. Но давайте хотя бы не будем убивать парламентера, оставим себе возможность на самый крайний случай. Мало ли что.
– Что я слышу? – Хирт прищурился. – Верховный арман сомневается в победе арийского оружия?
– Нет! – Хильшер поднялся, и глаза его сверкнули. – Я всегда был в ней уверен! Но подстраховаться необходимо, и самая очевидная цель этого шага – протянуть время! Убей мы полковника, американцы начнут наступать немедленно, а оставим в живых – у нас будет время! Ясно?
Виллигут уловил в словах Хильшера неискренность, но говорить ничего не стал. Раз верховный арман видит необходимость в том, чтобы сохранить полковнику жизнь, – так тому и быть, а до союза с янки дело, скорее всего, не дойдет.
– Это мое окончательное решение! – сказал Хильшер громко. – И обсуждению оно не подлежит!
На лицах арманов было написано недовольство, но возражать не стал никто.
Полковник Хенриксен ожидал решения в машине, и на лице его нельзя было прочесть ни малейших признаков волнения, словно он приехал не в расположение противника, а в гости к любимой тетушке.
Завидев появившихся во дворе арманов, полковник спрыгнул на землю. Во взгляде его был вопрос.
– Господин полковник, – сказал Хильшер холодно. – Мы не смогли прийти к окончательному решению. – Боюсь, что нам понадобится время для обсуждения.
– Я понимаю, – Хенриксен кивнул. – Но с ответом вам придется приехать к нам. Ваш человек на машине с белым флагом должен быть в Браунау не позднее десяти часов утра завтрашнего дня. Если его не будет, американские войска начинают наступление. Ждать мы не можем. По сведениям разведки, русские заняли Штирию и Каринтию и подходят к Линцу.
Верховный арман улыбнулся:
– Они будут отброшены. Всего наилучшего, господин полковник.
– Всего наилучшего.
Хенриксен поклонился и скользнул на свое место. Джип заурчал огромным котом и, мягко развернувшись, выехал со двора.
Они шли той же дорогой, которую Петру довелось отмерить ногами при выходе из плена. Слева был Дунай, неторопливо бегущий на восток, к Черному морю, справа холмы – тускло-зеленые под серым ненастным небом.
На горизонте впереди, точно в том месте, где должен находиться Линц, к небу поднимался исполинский шлейф дыма, словно ножка гигантского гриба со шляпкой из облаков. В первое мгновение, когда они его увидели, Сиркисян спросил с удивлением в голосе:
– Что это там горит?
– Похоже, что идет сражение, – ответил Петр, и сердце его дернулось от радости. – Наши наступают.
– Нэ можэт быть, – засомневался лейтенант. – Когда мы отплывали, немцы стояли в Вэне, и так быстро их отбили аж до Линца?
– Так вся сила фрицев-то – дутая, – значительным голосом сказал Моносов и рассмеялся. – Что эти сверхчеловеки против самолетов, танков и пушек сделают? Они хороши только в ночи разбойничать…
– И то верно, – кивнул Петр. – Да и спорить смысла нет. Недолго идти-то осталось.
Вскоре Дунай повернул чуть к северу, и трое человек – все, что осталось от специальной разведывательной группы, оказались на холме, откуда хорошо был виден город. Теперь не осталось сомнений – Линц горел. Вот только звуков боя слышно не было, молчали орудия, не вели трескучий разговор автоматы и пулеметы.
– Тихо что-то, – проговорил с удивлением сибиряк. – Неужели все?
– Дай-ка бинокль, – обернулся Петр к Сиркисяну. Тот, несмотря на все передряги, сохранил цейссовский трофейный прибор.
Сильная оптика позволила приблизить город, превратить здания из игрушечных в почти нормальные. Сквозь дым видны были солдаты, колоннами перемещающиеся по улицам. Неторопливо, словно серо- зеленые черепахи, ползли танки, а над зданием магистратуры реяли сразу два флага! Алый, при виде которого защемило сердце, и красно-белое знамя Австрийской Республики.
– Там наши! – сказал Петр, опуская бинокль. – Судя по всему, немцев из Линца вытурили.
– Почэму жэ мы их нэ встрэтили? – спросил Сиркисян. – Ведь им одна дорога – на запад, к замку.
– Они драпали по шоссе, – ответил Моносов, усмехнувшись. – А мы шли по такой глуши, куда ни один немецкий солдат не сунется.
– Похожэ на то, – почесав голову, согласился лейтенант.
Они спустились с холма, и город пропал, скрытый лесом. Осталась только дымовая завеса в небе, с близкого расстояния распавшаяся на несколько десятков серых колонн. Несильный ветер слегка наклонял их, но на большее сил у него не хватало, а когда он совсем стихал, то дымы тянулись строго вертикально, упираясь в потолок облаков.
Вышли на небольшую дорогу, ведущую на север, к реке. За дорогой виднелась средних размеров роща, а за ней, насколько Петр помнил, должны были начаться пригороды Линца.
– Стой! – разнесшийся над дорогой голос был жесток и полон готовности убивать. Вопрос был задан по-немецки, а это значит, что засевший в роще патруль принял их за отбившихся от своих фрицев. Счастье еще, что не начал стрелять сразу. Глупо было бы погибнуть от рук своих.
Разведчики послушно остановились, но рук никто поднимать не стал.
– Вы что, ослепли? – спросил Петр резко. – Где вы эсэсовцев с таким оружием видели? И мы на восток идем, а не на запад.
– Кто вас знает, – ответил голос из рощи, но теперь он звучал по-русски и более спокойно. – За последние две недели такого насмотрелись, что готовы поверить во что угодно. Руки поднимите, а то стрелять будем!
– Вы что, обалдэли? – крикнул Сиркисян раздраженно, но Петр остановил его.
– Молчать, лейтенант! У них приказ, я понимаю…
