Но женщина не колеблется. Легким, скользящим шагом она двигается навстречу, и сабля поднята.
Харальд непроизвольно готовится к защите, и холод исчезает, сменяясь теплом.
Все просто и ясно. Надо убить, и тогда будет хорошо.
Чистый, мощный звук рушится откуда-то сверху. От него дрожит почва под ногами, а пейзаж вокруг начинает морщиться, распадаться на отдельные кусочки. Харальда словно подхватывает вихрем и тащит вверх…
Он заворочался и открыл глаза.
Очень близко оказался дощатый потолок с бегущим по нему рыжим тараканом. В окно врывался яркий свет майского утра. Под спиной чувствовалась жесткая койка, а в ушах все ещё звенели отзвуки сигнала побудки.
Во всем теле ощущалась ватная слабость, а во рту – как всегда после кошмара – противный кислый привкус. Жуткие сны начались почти сразу, как Харальд поселился в замке. Сначала они приходили раз в несколько дней, а теперь, в самом конце мая, мучили его почти каждую ночь.
О том, что могло их вызвать, он даже боялся думать.
Тело было словно мешок с крупой, тяжелым и мягким. С некоторым трудом Харальд поднялся и потащился к стоящему в углу тазику – умываться.
Когда нагибался, в пояснице что-то сухо щелкнуло.
Холодная вода несколько взбодрила, и, вытершись насухо шершавым полотенцем, Харальд распрямился и встретился взглядом с собственным отражением в зеркале.
Отражение было мрачным. Изможденный человек с белыми, почти седыми, волосами, смотрел из овальной металлической рамы, и глаза его горели зеленым огнем.
Зеркало стояло тут ещё до того, как гостя поселили в комнате, да так и осталось. Харальду оно мешало, но до того, чтобы убрать, никак не доходили руки.
Скривившись, он отвернулся от зеркала и принялся одеваться.
Двор замка заливал яркий солнечный свет. Холода уже прошли и, хотя по утрам подмораживало, дни стояли по-летнему теплые и ясные. Шумел ветер, облизывая шершавым языком башни замка, от кузни доносились удары молота.
От площадки, где упражнялись охранники Торгрима, до Харальда долетел взрыв хохота. Двое здоровенных воинов, раздевшись до пояса, рубились деревянными учебными мечами.
Прочие столпились вокруг них, подбадривая поединщиков криками.
Поначалу соратники относились к Харальду прохладно. Любимчик фон Жахха, живет в отдельной комнате, почти запанибрата с капитаном и ещё позволяет себе не носить доспехов.
Не смотрели косо лишь те, кто знал Харальда по прошлому приезду в замок.
Но узнав, как он владеет оружием, даже откровенные недоброжелатели преисполнились уважения, и неприязнь, коли такая была, старались не показывать. А то мало ли что.
Харальд нес с собой лук, надеясь пострелять по мишеням.
Когда подошел ближе, то схватка закончилась. Один из воинов получил здоровенный синяк на плече и был признан проигравшим. К пришедшему тотчас повернулось несколько голов.
– О, Харальд, – пробасил здоровяк Хамунд, давний знакомый. – Не хочешь сразиться? Приз – бочонок ячменного пива!
– Нет. – Харальд покачал головой. В замке он избегал поединков, даже на учебном оружии. Дурные предчувствия иголочками кололи сердце, заставляя отказываться от предложений, подобных сегодняшнему.
– Ты что, боишься? – выкрикнул кто-то из задних рядов. – Может быть, ты трус?
Голос был незнакомый, чем-то напоминал крысиный писк.
Воины недоуменно зашумели.
– Да, Харальд, – нахмурился Хамунд. – Ты здесь больше месяца, а ни с кем ни разу не скрестил клинка. А раньше ты был не против, я помню! Что с тобой случилось?
– Ничего, – ответил Харальд, поворачиваясь спиной.
– Трус, трус! – В противном голосе звучала откровенная издевка.
Харальд рывком развернулся, сунул лук в руки опешившему Хамунду.
– Дайте мне меч, и пусть тот крикун, который назвал меня трусом, выйдет сюда!
Деревянная рукоятка больно ткнулась в ладонь, а Хамунд пробасил смущенно:
– Сначала одолей его. – Рука Хамунда указала на воина, победившего только что. – И только тогда получишь возможность выбирать соперника. Бой идет до пропущенного удара!
Харальд молча вышел в центр круга.
Противник его шутовски поклонился и поднял меч. На руке вспухли твердые, словно валуны, мускулы.
Он был гораздо крупнее и сильнее Харальда.
Но это не имело значения.