вещей, в этом нет ничего сложного, – Гена усмехнулся и подмигнул. – Но не пугайся. Обычному гою не под силу узнать тебя под этой противной Святому раскраской.
– Так вот, а насчет убийства… Я не убивал, честно… Вы мне верите?
– Зачем мне верить, если я знаю? Видит Святой, благословен он, человек, подобный тебе, вряд ли убьет женщину. А, кстати… – Гена прищурился. – Ты сильно изменился, молодой историк. Твоя кровь течет по тем же жилам, но мышцы стали другими и кости обрели крепость стали…
Семен похолодел – неужели и это заметно?
– О, твои мысли написаны на лице буквами размером с иерусалимский храм, что возвел отец наш Соломон! Ты думаешь, откуда глупый старый еврей узнал это? Но да простят меня небеса, нет ничего легче для того, кто проштудировал труды Джабира ибн-Гайана аль-Таруси, брата Василия Валентина и Фулканелли, узнал тайны первовещества и ртути философов… Те, кто сотворил сыворотку в замке Шаунберг, питались объедками со стола великих алхимиков.
– При чем тут алхимия? – Радлов ощутил себя сбитым с толку. – Разве Хильшер, Виллигут и прочие старались добыть золото?
– Пфуй! – в черных глазах Гены появился сердитый блеск. – При чем тут презренный металл? Мерзкие пафферы, да гнить им вечно в шеоле, стремились к обогащению. Но истинные адепты, подобные Николаю Фламелю или Евгению Филалету – к изменению человеческой природы…
Что-то было странное в хозяине книжной лавки. Вся его болтовня на первый взгляд выглядела ерундой, а сам он – просто хитрым мошенником. Но в то же время он иногда обнаруживал невероятную для обычного человека осведомленность. Порой казалось, что за личиной из прибауток, восклицаний и гримас прячется другой человек, спокойный, мудрый и очень… старый.
Под внимательным взглядом Гены Семен чувствовал себя неловко, и не только благодаря тому, что уши его непрерывно подвергались бомбардировке. Чудилось, что собеседник видит его насквозь, до самой глубины души.
– Э, вай-вай! – хозяин лавки всплеснул руками. – Я и вправду буду трепаться, даже когда Азраил явится за мной с пригласительным билетом в рай. Ты ведь пришел сюда не за знаниями. Все хотят от старого еврея помощи, даже те, кто видит его второй раз. Ну что же, плачь, молодой историк, плачь…
Радлов открыл рот, чтобы сказать, что он вовсе не собирается плакать. Но тут слезы сами потекли по его щекам. Невидимая плотина рухнула. Чувства, что держал в себе, то, что накопилось за последние дни, хлынуло наружу – печаль по прошлой жизни, ушедшей навсегда; горе от потери друзей; страх, которого пережил немало; гнев на Ашугова и прочих асишников…
Выходило тяжело, с надрывной болью в сердце. По мускулам пробегали судороги.
– Ой, вэй, трудно начинать жить заново, – шептал Гена, глядя на гостя, и глаза его полнила печаль.
А потом Семен неожиданно успокоился. Слезы высохли сами собой, тоска и боль исчезли.
– Э… это ведь вы, да? – спросил он, вытирая лицо.
– Что я? – громогласно изумился хозяин книжной лавки. – Видят небеса, я даже пальцем не пошевелил! Ты исторг из себя старое зло сам, так что теперь спокоен и готов слушать меня.
– Слушать?
– Но ведь ты пришел за помощью? А чем может помочь старый еврей, кроме советов? Иди за мной. Спрячемся, чтобы какой-нибудь мерзкий гой случайно не обнаружил тебя здесь.
Вопреки его же словам, Гена не выглядел старым. В бороде и курчавящихся вокруг лысины волосах не было и нити седины, а двигался он легко и проворно, точно юноша. Разве что кряхтел иногда, да и то слишком театрально.
Они прошли за прилавок, а затем через низкую и узкую дверь в забитую вещами комнату. Хозяин лавки отодвинул в сторону большой кувшин, отпихнул мешок с чем-то шелестящим. Стал виден квадратный люк с большим кольцом из металла.
– Хе-хе, потянули, – Гена поднял его без малейших усилий и полез вниз, во мрак. Блеснула и пропала из виду его розовая лысина.
Затем внизу зажегся свет и гнусавый голос проговорил:
– Спускайся, молодой историк. Не забудь опустить крышку и тогда нас никто не найдет в этом мире. Кроме Всевидящего Ока, разумеется…
Внизу располагалась такая же комната, как и вверху. Только печь тут была куда больше, от нее в стенку уходила толстая труба. На длинном столе громоздились ряды фарфоровой и стеклянной посуды – ступки, бутыли, миски, какие-то изогнутые трубки. В одной из громадных бутылей находилась прозрачная, как вода, жидкость, в другой – что-то бурое, в нескольких – нечто похожее на молоко.
Занимавшие одну из стен полки загромождал всякий хлам – камни, слитки металлов, куски дерева и глины. Шкаф заполняли книги – фолианты, облаченные в черную кожу, посеребренные и позолоченные, с медными уголками на переплетах. Неярко светила подвешенная под низким потолком лампа.
Пахло в комнате, как в химической лаборатории.
– Что, огляделся? – спросил хозяин книжной лавки, устроившийся в невероятно большом кресле рядом с печью. – Если да, то садись вон на тот табурет и держись за него покрепче, чтобы не упасть.
Табурет, судя по виду, изготовили во времена императрицы Марии-Терезии. Семен сел на него с опаской.
– Э-хе-хе, нечасто приходится вести такие беседы. Мой папа, да икнется ему на том свете, умел это куда лучше, – Гена ухмыльнулся. – Многое, что скажу, покажется странным. Но ты постарайся просто поверить.
– Во что? – ожидавший несколько другого Семен опешил.
– Хотя бы в то, что ты… как бы это сказать… – Гена щелкнул пальцами, – выпал из жизни, из ее обыденного течения. И не только потому, что за тобой гонится АСИ, полиция и еще всякие проходимцы. Ты превратился из обычного человека в нечто большее. А вот во что именно – пока неясно и зависит только от тебя.
Здесь, в подвале, из голоса хозяина книжной лавки исчезла наигранная картавость, пропали глупые присказки. Но речи, что удивительно, сделались еще более непонятными.
– Э… хм, ты имеешь в виду воздействие сыворотки? – предположил Радлов. – Той, что из Шаунберга? Но тогда все тамошние сверхчеловеки тоже – нечто большее. И с этим трудно спорить.
– Нет, не так! Тут важно не только физическое, но и душевное превращение! Они желали только силы, ее и получили! Истинное изменение оказалось им недоступно. Его может добиться лишь тот, кто имеет дело со знанием, причем с таким, что в обыденной жизни не используется.
– То есть инженер не прошел бы трансформацию…
– О Единый! – Гена вскинул руки к потолку. – Даруй сему сыну Адамову полкило разума, а мне – тонны две терпения. Ибо невозможно мне объяснять то, что…
– Я не понимаю, к чему ты это говоришь, – Семен начал злиться. – Я пришел к тебе, чтобы на время укрыться от полиции. Выждать, пока они не разберутся, что к чему и не снимут с меня обвинение. Если это невозможно, то я уйду…
– Погоди, не горячись, – хозяин лавки полез под стол, загрохотал там чем-то и вытащил две бутылки пива. – Давай, как приличные гои, выпьем. Такую штуку ты в магазине не купишь, лишь в одном месте…
Радлов принял бутылку и только потом рассмотрел.
Она была всего на треть литра, но могла похвастаться фарфоровой пробкой. Ту удерживали на месте две стальные скобы. На лимонного цвета этикетке готическими буквами было написано «Олдготт», а изображенный рядом бородатый гражданин в цилиндре разглядывал надпись.
– Нефильтрованное пиво, минипивоварня «У Медвидку», – прочитал Семен. – Что, и правду хорошее?
– А ты попробуй.
Напиток большого впечатления на Радлова не произвел. А вот Гена выхлебал свою бутылку с видимым удовольствием.
– Отлично, – сказал он и сыто рыгнул. – Так, на чем мы остановились? А, тебя ловят по обвинению в убийстве. И устроили это те, кто охотится за наследием замка Шаунберг.
