тяжесть в животах.
И Олен рассказал про ночной кошмар с жарой и торчащими из земли пирамидками.
– Это следствие того, что ты делал со мной вечером? – спросил напоследок, дернув себя за мочку уха.
– Ну, нет… – Бенеш почесал в затылке. – Такого быть не могло… Я четко рассчитал силы, а тут… Честно говоря, я просто не знаю, что именно ты видел. Мне описания такого места неизвестны, да.
– Будем надеяться, что я больше туда не попаду, – хмыкнул Олен и потянулся к лежащим на лавке ножнам.
Поднялись из-за стола и вышли во двор. Около крыльца их встретил Рыжий, такой довольный, словно только что позавтракал. Хотя, судя по прилипшим к носу перьям, дело именно так и обстояло. Кот издал приветственное ворчание, а все время, что выводили и седлали лошадей, путался под ногами, изо всех сил выражая дружелюбие. Когда выехали со двора, побежал впереди.
Солнце карабкалось в зенит, обещая еще один жаркий день. Светило прямо в лицо, заставляло щуриться и опускать взгляд. Поначалу ехали по тракту, навстречу ползли обозы, запряженные могучими волами. Скакали всадники, брели странствующие певцы и патриусы. На полях сверкали косы, виднелись идущие рядами мужики, аромат свежей травы кружил голову, точно вино.
Но потом дорога миновала замок, над черными башнями которого вился ало-бело-золотой флаг, и повернула на север. Пришлось съехать с нее, углубиться в заросли осины, где каждый порыв ветра порождал шелест тысяч листочков. Через пару миль выбрались к берегу и двинулись вдоль него.
Впадающую в Дейн прозрачную речушку перешли вброд, для чего поднялись по ее течению на пару сотен шагов. Еще через час над деревьями впереди поднялся шпиль храма. Вскоре стало видно и селение – аккуратные дома, выстроившиеся вдоль длинной улицы, желтые соломенные крыши, небольшая пристань. И все почему-то совершенно безлюдное.
– Куда они делись? – изумленно спросил Бенеш.
– Там кричат… – отозвалась Саттия, – у храма, по-моему… что-то в этой деревне происходит…
Слух и зрение у уроженки Ланийской марки были не чета человеческим. К моменту, когда Олен различил клубящуюся у дверей святилища толпу, девушка определила, что там кого-то бьют или пытаются бить.
Затем они въехали в пределы селения, и храм спрятался за домами. Потянулась извилистая улочка, покрытая рытвинами. Спасаясь от Рыжего, на забор с истошным кудахтаньем вскочил громадный петух. Оцилан проводил его заинтересованным взглядом. Дремлющая в тени забора свинья покосилась на чужаков, и приветственно хрюкнула.
– Так все мирно, – сказал Олен, вслушиваясь в полные злости крики. – Чего же местные не поделили?
– Потерпи. Скоро узнаем, – ответила Саттия.
Открылась заросшая травой площадка, святилище, довольно старое, с трещинами в стенах. Многоголосый гвалт обрушился на уши – детский писк, женский визг, мужские ругательства.
– Э… кто это там? – спросил Бенеш, прикладывая руку ко лбу.
Толпа, состоявшая из обитателей деревни, образовывала нечто вроде подковы, устьем прижатой к стене храма. А на свободном пятачке внутри нее стоял широкоплечий низкорослый человек… нет, гном, и размахивал палкой, на конце которой что-то посверкивало.
– Убейте его, проклятого! – завопил кто-то из баб. Вперед шагнул черноволосый мужик в красной рубахе, замахнулся топором. Но палка сделала неуловимое, очень быстрое движение. Стукнуло, топор упал наземь, а черноволосый отскочил, ругаясь и хватаясь за ушибленную руку.
– Да это у него боевой цеп, – догадался Олен. – Интересно, чего этот гном натворил?
– Да какая разница? – махнула рукой Саттия. – Поехали. Не наше это дело и не с руки нам в чужие распри влезать.
– Кроме того, гном, – буркнул Бенеш. – Мало мы от них сегодня натерпелись?
– Нет. Я не могу допустить, чтобы на моих глазах просто так убили родана, – Олен не мог сказать, что именно его заставляет поступать таким образом. Он просто знал, что если сейчас пришпорит коня и уедет из поселка, то потом никогда не простит себе этого. – Эй, почтенные, что происходит?
Толпа при звуках громкого, властного голоса замолкла. Стало слышно жужжание, издаваемое вертящейся частью гномьего цепа. Стоящие в задних рядах селяне начали оборачиваться, на многих лицах отразилось удивление, на некоторых – радость. Мальчишки восторженно зашептались, толкая друг-друга в бока «Меч! Смотри, какой меч!».
– Мессен таристер, – из рядов выступил пожилой, но крепкий бородач, через седеющие волосы на голове которого просвечивала лысина, – извольте видеть, хотим проучить выродка подземного, гнусного колдовства виновника…
– Потише, папаша! – нагло ухмыльнулся гном. – За выродка я могу и в репу двинуть!
– Вот, видите, мессен? – горестно воскликнул бородач. – Еще и словами срамными меня, старосту, честит!
– Так что он натворил, клянусь Селитой?
– Порчу навел, мессен! – староста изобразил ужас – округлил глаза и наморщил лоб – в толпе зашептались и закивали. – На Аринку, Корнюхину дочку… Он вчера заявился, а вечером она слегла в горячке! Как есть, жуткая порча! Утром-то мы разобрались, что к чему! Хотели его, как колдуна злодейского, связать, да на костер! А он вон за дубину свою и никого не подпускает!
– Еще бы. Или я, по-вашему, должен сам под собой пламя раздувать? – гном оскалился. – А вообще, следить за детьми надо лучше. Разрешаете им купаться в жару, а потом еще на горячку жалуетесь…
– Урод проклятый! – завопила какая-то баба так, что Бенеш поморщился. Толпа заревела, мужики опять подняли топоры.
