прихожан.
На последнюю службу года, знаменующую окончание Скорбной недели, народу собралось невероятное количество, так что храм, единственный на весь Змеиный остров, стал напоминать бочку, куда вместо селедки набили людей.
Рассол успешно заменял густой запах пота и мокрой одежды, витающий под низким потолком.
Хорст стоял в заднем ряду, около дверей, откуда тянуло свежим воздухом, и делал вид, что слушает службу. Альфи, Радульф и Илна располагались перед магом, а брат Ласти обретался где-то около алтаря.
Бывший сапожник пришел в святилище лишь по настоянию подруги и мысли его витали далеко от праздничного молебна.
– Да превознесется милость Владыки-Порядка до небес! – проревел теарх, и собравшиеся в храме осенили себя знаком Куба.
Хорст вздрогнул и с небольшим опозданием повторил нужное движение. Соседи недовольно покосились на чужака, но тут же дружно двинулись вперед. Туда, где у алтаря началась раздача освященных лепешек из соленого теста, выпеченных в форме маленьких кубиков.
В Неориде верили, что если съешь такой, удача в следующий год тебя не оставит.
Наиболее активные принялись работать локтями, послышались возмущенные голоса, у самого алтаря началась свара.
– Пойдем отсюда, – предложила Илна. – Чего зря толкаться?
– Пойдем, – согласился Хорст.
Выйдя наружу, с наслаждением глотнул свежего воздуха, отдающего весенней сыростью. Глянул в небо, туда, где сквозь висящую над Неоридом дымку смотрели белесые звезды.
– Уф, – из храма выбрался Альфи. – Что, брата Ласти не подождем?
– Думаю, нет, – Хорст поежился, ощутив, что уличный холодок после духоты святилища ощущается особенно сильно. – Все равно эта толкотня быстро не закончится, а он знает, куда идти.
В «Подкованном лебеде», расположенном в полусотне шагов, постояльцев ждал накрытый по поводу праздника стол.
– Не потеряется, не маленький, – решительно сказала Илна и взяла Хорста под руку.
На улицах Неорида доживала последние мгновения непривычная для большого города тишина, которой вскоре предстояло смениться криками и пением. В праздничную ночь все, и богатые, и бедные гуляют до утра, а пиво льется рекой.
У распахнутых дверей постоялого двора гостей встретил сам хозяин в алом, расшитом синими цветами кафтане.
– Проходите, во имя Владыки-Порядка, – сказал он, широко улыбаясь. – Пусть эта ночь будет радостной, как и весь год!
– Пусть достаток не оставит твоего дома, – вежливо отозвался Хорст.
В большом очаге ревел огонь, на столах громоздились кувшины и горшки, а с кухни текли ароматы жареного мяса, приправ и еще чего-то незнакомого, но очень вкусного.
В брюхе у Альфи нетерпеливо взвыло.
– Год назад я был в Карни, – пробормотал наемник, усаживаясь на лавку. – И разве мог тогда подумать, что окажусь так далеко на западе?
– И я, – вполголоса добавил Хорст.
Радульф взялся за большой, меры на две, кувшин. Внутри плеснуло, сверкнула в свете очага золотистая струя, в кружке забулькало, полезла вверх пена, белая, как снег на вершинах гор.
– Ты… – Хорст замер, почувствовав, как в животе дернуло, будто во внутренности вонзился рыболовный крючок.
Под гортанью защекотало, под грудиной возникло и начало усиливаться давление, словно наружу пытался выбраться холодный и колючий червяк. Ноги задергались, а затем помимо желания хозяина распрямились, качнулся стол, пиво плеснуло через край кружки.
– Что такое? – голос Илны показался странно низким, ревущим, как у теарха в святилище.
Хорст видел девушку краем глаза, осознавал, что у него что-то не так со зрением, что плывущих по воздуху огненных полос и шаров на самом деле не существует, но сказать или сделать что-либо не мог.
Тело ему более не повиновалось.
Дергаными, корявыми движениями он выбрался из-за стола и зашагал к ведущей на второй этаж лестнице. Уловил изумленный взгляд хозяина, отступившего от двери, чтобы впустить очередных гостей, а потом восприятие потеряло связность, распалось на картинки.
Ступеньки, потрескавшиеся, продавленные ногами постояльцев…
Дверь комнаты, отполированная ручка на ней…
Сваленные в углу сумки и окутывающий их огонь цвета сирени…
Хорст зачем-то протянул руки, растопырил пальцы. Пламя переползло на них, побежало к плечам, охватило все тело и заполонило поле зрения тысячами огненных струн.
Боль возникла в груди, угнездилась в сердце, поначалу тихая, почти нежная, затем опаляющая и неистовая, точно лесной пожар. Тяжесть навалилась, сплющила то, что еще оставалось от Хорста.
