камни и терзал ими свое тело.
Андрей и Иоанн поспешили загородить собой Иисуса, чтобы тот не попался ему на глаза. Петр подошел к Иакову и прошептал ему на ухо:
— Узнаешь? Это Иаков, старший сын плотника Иосифа. Странствует, продавая амулеты, и всякий раз, когда его одолевает недуг, корчится на земле и истязает себя до смерти.
— Это тот, кто яростно преследует Учителя? — спросил Иаков, приподнимаясь на носках.
— Да, потому что Учитель якобы позорит его дом. Они вышли из Золотых Врат Храма, миновали Долину Кедров и направились к Мертвому морю. Справа от них остались сад и масличная роща Гефсимании, над которой высилось раскаленное добела небо. Когда они добрались до Масличной горы, мир стал ласковее. Каждый листик на масличных деревьях источал свет, стаи ворон летели одна за другой в сторону Иерусалима.
Андрей вел Иисуса под руку, рассказывая ему о Крестителе — давнем учителе своем. Всякий раз, приближаясь к его логову, он чувствовал дыхание льва.
— Это сам пророк Илья, покинувший гору Кармил, чтобы исцелить пламенем душу человеческую. Однажды ночью я собственными глазами видел, как его огненная колесница кружит у него над головой. А другой ночью ворон принес ему в клюве вместо еды уголь пылающий… Однажды я собрался с духом и спросил его: «Ты Мессия?» Он вздрогнул, словно наступил на змею, и ответил со вздохом: «Нет! Нет. Я — бык, который пашет, он же взойдет посевом».
— Почему ты ушел от него, Андрей?
— Я искал посев.
— И нашел его?
Андрей прижал к груди руку Иисуса, покраснел и сказал, но так тихо, что Иисус даже не расслышал его:
— Да.
Медленно, тяжело дыша, спускались они вниз к Мертвому морю. Солнце вверху пылало, головы их раскалывались. Впереди все выше громоздились башнями, вставали воздушными стенами горы Моава, а позади — известняково-белые горы Иудеи. Дорога все петляла, спускалась вниз глубоким колодцем, от которого дух захватывало.
«Мы спускаемся в ад… Спускаемся в ад», — думали все, чувствуя запах смолы и серы.
Свет слепил их, они двигались на ощупь, ноги их были изранены, глаза горели. Послышался звон колокольчиков, прошли два верблюда. Это были не верблюды, но призраки, растаявшие в солнечном зное.
— Мне страшно… — прошептал младший сын Зеведеев.
— Мужайся, — ответил ему Андрей. — Разве ты не слыхал: в самой середине ада и находится Рай.
— Рай?
— Сейчас увидишь.
Солнце уже клонилось к западу, горы Моава стали темно-лиловыми, а горы Иудеи — розовыми. Зеницы человеческие постепенно обретали отдохновение. И вдруг на одном из поворотов дороги на глаза путников снизошла прохлада. На глаза и на тела, словно вошли они в прохладную воду. Что это за зелень возникла вдруг перед ними прямо посреди пустыни, откуда взялись здесь журчащая вода, густо покрытые плодами гранатовые деревья и белые, укрывшиеся в тени домики? Воздух благоухал жасмином и розами.
— Иерихон! — радостно воскликнул Андрей. — Нигде в мире нет слаще фиников и прекрасней роз: если даже увядшими их опустить в воду, они оживают.
Неожиданно наступила ночь. Зажглись первые светильники.
— Странствовать, наблюдать наступление ночи, добраться до селения, видеть, как, зажигаются первые светильники, и не иметь ни еды, ни места для ночлега, но положиться во всем на милость Божью и доброту человеческую — вот одна из самых великих, самых искренних радостей в мире, — сказал Иисус, остановившись, чтобы порадоваться этому святому часу.
Деревенские собаки учуяли чужаков и подняли лай. В домах стали открываться двери, оттуда появлялись горящие светильники, искали что-то в темноте и снова возвращались внутрь. Друзья стучались поочередно во все двери, их угощали радушно куском хлеба, горстью фиников, зеленых раздавленных маслин или плодом граната. Они собрали всю эту милостыню, посланную Богом и людьми, уселись в уголке сада, поели, а затем их одолел сон. Всю ночь они чувствовали во сне, как пустыня покачивается и убаюкивает их, словно море. И только Иисус слышал во сне трубный глас и видел, как рушатся стены Иерихона.
Уже близился полдень, когда товарищи, бледные, едва дыша от усталости, добрались до проклятого Мертвого моря. Рыба, несомая течением Иордана, гибла, приближаясь к нему, чахлые кусты стояли по егоберегам, словно скелеты. Неподвижные, густые свинцовые воды. Богобоязненный человек, склонившись над ними, мог бы разглядеть, как в их черных глубинах обнимаются две изгнившие блудницы — Содом и Гоморра.
Иисус поднялся на скалу и огляделся. Пустыня. Земля горела, а горы уже рассыпались во прах. Он взял за руку Андрея и спросил:
— Где же Иоанн Креститель? Я не вижу никого, никого…
— Вон там, за камышами, река становится спокойнее, воды ее образуют заводь, в которой пророк и совершает крещение. Пойдем к нему, я знаю дорогу.
— Ты устал, Андрей, оставайся с другими, я пойду один.
— Он дик. Я пойду с тобой, Учитель.
— Я хочу пойти один, Андрей. Останься.
И он направился к камышам.
Сердце громко стучало. Иисус положил руку на грудь, чтобы успокоить его. Новые стаи ворон появились из пустыни и быстро полетели в сторону Иерусалима.
Вдруг он услышал за спиной чьи-то шаги, обернулся и увидел Иуду.
— Ты забыл позвать меня, — насмешливо улыбнувшись, сказал рыжебородый. — Пришел самый трудный час, и я желаю быть рядом с тобой.
— Идем, — сказал Иисус.
Они шли молча: впереди — Иисус, позади — Иуда. Они раздвигали камыши, и ноги их вязли в прохладной речной тине. Вспугнутая черная змея выползла на камень, подняла голову, прижавшись одной половиной тела к камню, а другой вытянувшись в воздухе, и, шипя, смотрела на них игривыми глазками. Иисус привстал на носках и дружелюбно, словно для приветствия, протянул к ней руку. Иуда занес было свою дубовую палицу, но Иисус остановил его движением руки:
— Не тронь ее, брат Иуда. Кусая, она ведь тоже исполняет свой долг.
Зной усиливался. Дувший от Мертвого моря южный ветер нес тяжелый запах падали. И тогда они наконец услышали приглушенный гневный голос. В какой-то миг удалось разобрать отдельные слова: «Огонь… Секира… Древо бесплодное…» А затем уже громче: «Покайтесь! Покайтесь!» — и сразу же — голоса и плач, издаваемые огромной толпой.
Иисус шел медленно, крадучись, словно подбираясь к звериному логову, раздвигая камыши. Шум нарастал. И вдруг, чтобы не закричать, он закусил губу. На возвышавшейся над водами Иордана скале стоял на тонких, словно тростинки, ногах то ли человек, то ли насекомое, то ли ангел Голода. А может быть, Архангел Мщения? Люди, словно рокочущие волны, покрывали скалы. Арабы с накрашенными ногтями и веками, халдеи с толстыми медными кольцами в носу, израильтяне с засаленными локонами, свисающими подле уха…
Он взывал к ним с пеной на устах, и южный ветер колыхал его, словно тростник.
Покайтесь! Покайтесь! Наступил День Господень! Падите наземь, грызите песок, вопите! Молвил Господь Всемогущий: «В тот день Я велю солнцу зайти в полдень, сокрушу рога молодого месяца, пролью мрак на небо и землю. Смех ваш обращу Я во плач, а песни — в причитания, дуну, и все украшения ваши: руки, ноги, носы, уши, волосы — все опадет!»
