угодно? Разве есть время думать в эти горячечные мгновения? Присущая слабому полу стыдливость, страх перед последствиями, возможно даже некий инстинкт, говорящий им о естественном для мужчины непостоянстве, заставляют женщин требовать этих обещаний. Но разве может любящая женщина в эти минуты, когда страсть совершенно подавляет рассудок, всё время помнить о том, что нужно требовать от возлюбленного почтительного к себе отношения?
Целый час прошёл в любовных утехах, открывших все её прелести для страстных губ и нескромных пальцев.
Огонь в камине потух, сделалось холодно, а мне предстояло провести ночь на канапе.
— Мой ангел, мне лучше быть подальше от тебя. Ведь если ты будешь сдерживать меня, я умру от любви.
— Ложись на моё место, друг мой, а я зажгу огонь.
Она встала, восхитительно обнажённая, и приняла позу, лучше всего обрисовывавшую её формы. Я тоже поднялся и сжал её в объятиях. Она отвечала на мои ласки, и мы утопали в сладострастии до самого рассвета.
Так прошло четыре или пять восхитительных часов. Потом она покинула меня, зажгла огонь и легла у себя в комнате. Я остался на канапе и до полудня спал глубоким сном. Меня разбудила сама мадам***, появившаяся в галантном дезабилье.
— Вы всё ещё спите, господин Казанова?
— О, мадам, это вы? А где же мой приятель?
— Он стал теперь и моим. Я простила его.
— Каким же образом удалось ему заслужить столь великодушное прощение?
— Он положительно доказал мне, что совершил ошибку.
— Я просто в восторге. Где же он?
— Уже уехал. Не вздумайте говорить ему, что ночевали здесь, а то ему взбредёт в голову, будто вы провели время с моей племянницей. Я бесконечно вам обязана и рассчитываю на вашу снисходительность и молчание.
— Можете совершенно полагаться на меня и примите благодарность за прощение моего друга.
— А как же иначе? Если бы вы знали, как этот юноша любит меня! Я взяла его к себе на год с полным пансионом.
— Прекрасно. Я полагаю, вы уже договорились о стоимости пансиона?
— Это уладится к общему удовольствию. Сегодня мы уезжаем в Ла Виллет, где у меня небольшой домик. Вы понимаете, не следует давать злым языкам лишние поводы. Там для моего друга всё будет устроено наиприятнейшим образом. А вам, сударь, всегда готова лучшая комната и удобная постель. Меня беспокоит только одно — вы будете скучать, ведь моя бедная племянница так нелюбезна!
Я откланялся и поспешил домой, поскольку с женским любопытством жаждал узнать, каким образом уладилось всё дело.
— Ну, — сразу же обратился я к Тиретте, — теперь ты устроен? Рассказывай скорее.
— Мой милый, я продал себя на целый год. За двадцать пять луидоров в месяц и полный пансион.
— Поздравляю тебя.
— Не стоит труда!
— Розы не бывают без шипов. Она сказала мне, что ты обладаешь сверхчеловеческим даром.
— Я постарался доказать это и усердно трудился всю ночь. Впрочем, уверен, ты провёл её много лучше.
XV
Я СТАНОВЛЮСЬ ШПИОНОМ
Фортуна всё ещё благоприятствовала мне, передо мною открывалось новое поприще. Я имел необходимые средства направлять слепую богиню в свою пользу. Недоставало мне одного существенного качества — постоянства. Легкомыслие и неумеренная склонность к наслаждениям совершенно уничтожали те способности, которыми одарила меня природа. Г-н де Берни принимал меня по всегдашнему своему обыкновению — скорее в качестве друга, нежели как министр. Как-то раз он спросил меня, не чувствую ли я склонности к тайным миссиям.
— Но достанет ли у меня на то способностей?
— Я нисколько в этом не сомневаюсь.
— Мои склонности заключаются во всём, что без нарушения правил чести позволяет заработать деньги. А касательно способностей я во всём полагаюсь на суждение Вашего Превосходительства.
Эти слова вызвали у него улыбку, на что, по правде сказать, я и рассчитывал.
После нескольких фраз, относящихся к незабытым ещё общим нашим воспоминаниям, господин министр отправил меня от своего имени к аббату де ля биллю.
Сей первый чиновник, человек холодный и с глубоким пониманием политических дел, был душою всего департамента и чрезвычайно ценился Его Превосходительством. Он славно служил Франции поверенным в Гааге и получил от благодарного короля епископство как раз в день своей смерти. Сия награда несколько запоздала, но у королей не всегда достает времени помнить обо всём.
После краткого рассуждения о свойстве секретных миссий аббат де ля Билль разъяснил мне необходимость для особ, ими облечённых, чрезвычайной осторожности и сказал, что уведомит меня, как только представится подходящий случай. За сим он оставил меня обедать.
В начале мая аббат де Берни пригласил меня в Версаль, но перед тем велел явиться к аббату де ля Виллю. Сей последний спросил, могу ли я поехать осмотреть восемь или десять военных кораблей, стоящих в Дюнкерке, и при том с достаточною ловкостию вызнать у командующих ими офицеров всё потребное для отчёта о наличности всяческого снабжения и устройства, то есть о числе матросов, пороховых запасов и пр.
— Я поеду, — был мой ответ, — дабы сделать опыт в сём роде, и по возвращении представлю вам об этом рапорт, а уже ваше дело судить, справился ли я с порученным.
— Поелику это секретная миссия, вас нельзя снабдить каким-либо письмом, а только лишь деньгами. Желаю вам удачного путешествия.
— Господин аббат, мне не нужны деньги вперёд. По моём возвращении вы определите столько, сколько сочтёте заслуженным. Выехать я смогу не ранее трёх дней, ибо надо запастись рекомендательными письмами.
— Хорошо. Постарайтесь возвратиться к концу месяца.
Морским силам моя миссия обошлась в двенадцать тысяч франков, хотя министр мог без всякого труда получить необходимые сведения, не истратив ни одного су. Любой сообразительный младший офицер с удовольствием изъявил бы потребное для сего рвение. Но таковы были во Франции все министры. Они с лёгкостью бросали чужие деньги, дабы поощрять свои креатуры. Попираемый сими тиранами народ почитался ни за что. Государство беднело, финансы разваливались.
XVI
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В КОЛЯСКЕ
