удалился. Я понял ловушку, но самолюбие помешало мне попасться. Конечно, вся сцена была разыграна для того, чтобы доставить мне животное наслаждение, а глупой спесивице — предлог для непризнания своего участия. Я пересилил себя и тихо закрыл одеялом то, что так желал видеть обнажённым.
Стюард отсутствовал довольно долго. Когда же он вернулся с полным графином, то нашёл меня совсем не в том состоянии, как ожидал. Я ушёл через несколько минут и отправился восстанавливать душевное равновесие на берег Роны.
Мне было досадно, что я поддался чарам этой мошенницы. Но все мои старания были напрасны — от ходьбы возбуждение лишь возрастало, и я чувствовал, что, каким бы ни оказалось удовлетворение, оно было необходимо для успокоения моего сбившегося рассудка. Её следовало купить за деньги, а не расточать знаки внимания. Я уже сожалел о том, что проявил, как мне казалось, утрированную деликатность. Ведь если бы, отдавшись мне, она продолжала жеманиться, было бы незатруднительно выказать ей своё презрение. В конце концов я решил объявить мужу, что заплачу ему двадцать пять луидоров, если он устроит мне свидание, где я смогу удовлетворить себя.
Преисполнившись этой мысли, я возвратился в гостиницу и сел в одиночестве обедать. Дюк сказал, что красавица у себя, поскольку, как объявил хозяин, им теперь необязательно спускаться к табльдоту. Всё это мне было уже известно.
После обеда я отправился с визитом к милому Дольчи, который представил меня своему отцу, человеку очень любезному, но не располагавшему достаточными средствами, дабы поддержать склонность сына к путешествиям. Этот юноша отличался замечательной ловкостью и с превеликим проворством выделывал множество всяческих фокусов. От природы он был наделён очень мягким нравом и, видя, что я любопытствую знать, кем занято его сердце, рассказал несколько забавных историй, кои показали мне, что он находился в том счастливом возрасте, когда все невзгоды происходят единственно по причине неопытности. Он не хотел богатой женщины, которая потребовала бы от него того, что казалось ему позорным без любви. И он вздыхал по одной молодой особе, изображавшей из себя недотрогу.
Я счёл своим долгом подать ему добрый совет: не пренебрегать богатой дамой и одновременно, не оставляя самых изысканных манер, иногда преступать границы почтительности с молодой девицей. Конечно, последняя сначала будет недовольна, но потом непременно простит его. Дольчи нельзя было обвинить в распущенности, хотя он и склонялся к вольномыслию. Вместе со своими сверстниками он иногда предавался невинным развлечениям в одном пригородном саду, где сестра некой садовницы забавляла его, когда им случалось остаться наедине.
С наступлением темноты я возвратился к себе, и Астроди вместе с Лепи (так звали горбунью) не замедлили явиться. Увидев перед собой сии живые карикатуры, я почувствовал невольное оцепенение. Правда, ничего иного я и не ждал, но всё-таки несколько смутился.
Астроди старалась возместить все свои недостатки откровенным развратом. Лепи, настоящая горбунья, не отличавшаяся талантами на подмостках, надеялась возбудить желание редкой красотой глаз и зубов, которые, несмотря на её большой рот, восхищали своей белизной к ровностью. Астроди сразу же подбежала поцеловать меня на флорентийский манер, и поневоле мне пришлось уступить. Более застенчивая Лепи подставила щёку, и я сделал вид, что целую её. Видя, что Астроди сразу же намеревается перейти к делу, я попросил её умерить свой пыл, поскольку не имел привычки к подобным развлечениям и, дабы оценить их, должен был воодушевляться постепенно.
Не зная, о чём говорить в ожидании ужина, я спросил, нашла ли она в Авиньоне поклонника.
— У меня есть только аудитор вице-легата, и хотя он преступает законы природы, это не мешает ему быть любезным и щедрым. Я довольно легко подладилась к его вкусам, хотя ещё год назад и не поверила бы сему, полагая, будто это очень больно. А на самом деле всё совсем не так.
— Значит, он обращается с тобой, как с мальчиком?
— Именно так, и сестра моя обожала бы его, ведь это её страсть.
— Но у твоей сестры роскошные бёдра.
— А у меня? Вот, смотри, можешь даже потрогать.
— Ты хороша. Но подожди, не торопись.
— После ужина мы будем как сумасшедшие.
— Да ты и так уже сумасшедшая, — сказала ей Лепи.
— Это почему же?
— Фи! Разве можно так показывать себя?
— Моя милая, ты будешь делать то же самое. Когда попадаешь в хорошую компанию, всё равно что переносишься в золотой век.
— Странно, — сказал я, — зачем ты рассказываешь, какая у тебя связь с аудитором?
— Рассказываю не я, а, наоборот, весь свет. Каждый считает долгом поздравить меня. Все знают, что добряк никогда не любил женщин, и я стала бы общим посмешищем, если бы пыталась отрицать очевидное. А ты сам разве не любишь это?
— Нет, я люблю только то.
И с этими словами я протянул руку к Лепи, как раз туда, где находится та часть тела, которую я подразумевал, говоря про “то”. Видя, что я не нахожу ожидаемого, Астроди громко расхохоталась и, взяв меня за руку, положила оную несколько ниже горба, прямо на то самое место. Бедняжка, стесняясь показаться недотрогой, стала смеяться вместе с нами.
— Неужели, моя дорогая, у вас никогда не было любовника? — спросил я Лепи.
— Нет, — ответила Астроди, — она ещё девственница.
— Это неправда, — смущённо возразила бедная горбунья, — у меня был один в Бордо и один в Монпелье.
— Но и после этого ты осталась такой же, как и раньше.
— Как? Девственница после двух любовников! Не понимаю. Прошу вас, расскажите. Ведь это же единственный в свете случай.
— После того как мой первый любовник удовлетворил себя, я ничуть не изменилась. Тогда мне было всего двенадцать лет.
— Чудеса! А что он сказал, найдя вас в таком состоянии?
— Я поклялась, что он самый первый, и он поверил, отнеся всё за счёт моего сложения.
— Рассудительный человек. Но разве он не сделал вам больно?
— Ничуть. Правда, обращался он со мной очень нежно.
— Тебе нужно будет попробовать после ужина. Это будет забавно.
— О, только не это, — запротестовала Лепи, — сударь слишком большого роста.
— Не отговаривайся! Может быть, ты боишься, что он весь туда и влезет? Смотри, я покажу тебе.
С этими словами безобразница обнажила меня с полной откровенностью, и я не препятствовал ей.
— Я так и думала! — воскликнула Лепи. — Это никогда не войдёт.
— Конечно, — заметила Астроди, — птичка великовата, но всему можно помочь и, надеюсь, сударь согласится занять помещение лишь наполовину.
— О, моя дорогая, меня пугает не длина, а полнота, ведь вход слишком тесный.
— В таком случае тебе повезло. Ты можешь предложить свою невинность после двух любовников.
Сей не лишённый остроумия и наивности диалог окончательно утвердил меня в решимости самому убедиться в достоверности рассказанного.
Когда подали ужин, я имел удовольствие наблюдать, с какой жадностью набросились на него обе нимфы. Эрмитажное вино произвело своё действие, и Астроди предложила возвратиться к одеянию наших прародителей, освободившись от всех покровов, которые лишь искажают природу.
Я удалился за занавеси, разделся и лёг, повернувшись спиной, пока они заканчивали свой туалет. Лепи занимала всё моё внимание. Несмотря на двойное уродство, эта девица не была лишена красоты. Она смущалась под моими взглядами и, без сомнения, впервые оказалась соучастницей подобной оргии.
Я подбадривал её, расхваливая те подробности, которые она закрывала своими руками отменной белизны. Наконец, я уговорил её занять место рядом со мной. Горб мешал ей лечь на спину, если так можно было назвать эту часть её тела. Но Астроди, столь же изобретательная, сколь и услужливая, сложила вдвое
