вторую дату. Дрожь и холод прошли у него по спине, когда он понял, что это завтрашний день. И тут же вспомнилась народная примета, о которой он слышал еще в детстве: если по спине проходит внезапный холод и дрожь, значит, человек ступил на свою будущую могилу.
Меж венков матово блеснула черная рамка. Андрей перевернул ее. Рамка была пуста. Под треснувшим стеклом виднелся чистый белый лист глянцевой бумаги.
«Бред, полный бред. Или кто-нибудь подсыпал мне галлюциногенов». – Но Ларин тут же вспомнил, что уже больше двух часов ничего не ел и не пил, а потому действие тайно подсыпанных ему препаратов и не могло бы проявиться только сейчас.
Галлюцинации возникли бы раньше. Если бы кто-нибудь еще полчаса тому назад просто намекнул Андрею о тех странных чувствах, которые придется ему испытать на ночном кладбище, он бы просто покрутил пальцем у виска. А вот теперь признался самому себе, что он не чужд мистических настроений и приходится поверить в существование призраков.
– Чушь, – абсолютно не убежденно проговорил Ларин, выпрямляясь и отряхивая ладони, – полная чушь. Померещилось, – и он, даже не глянув на свежую могилу, направился к выходу с кладбища.
Где-то высоко над головой, возможно, с чердака часовни, гулко заухал филин:
– Угу-угу…
А затем послышался тихий невнятный голос, который шел отовсюду и одновременно из ниоткуда:
– Андрей… Андрей…
И вновь предательский холодок пробежал по спине.
Ларин был не трусливого десятка, но он знал лишь, как противостоять реальному противнику из плоти и крови. А тут и угрозы-то толком не было – лишь намеки да мистика. Андрей миновал кладбищенские ворота и по народной привычке трижды плюнул через левое плечо, произнеся при этом:
– Хлеб вырастет на повороте, – после чего решительно зашагал к близким огням прибрежного поселка.
Он смотрел себе под ноги на то, как подошвы глубоко впечатываются в мелкий песок. Ему казалось, что странные видения, махровая мистика остались за кладбищенскими воротами. Андрей снова видел мир реальным, пусть и немного угрожающим из-за темноты. Но все это могли быть реальные угрозы, сопутствующие его образу жизни.
Дорога ложилась под ноги идущему. И тут Ларин заметил, как постепенно на песке, расчерченном автомобильными протекторами и человеческими следами, медленно проявляется его ритмично раскачивающаяся тень, хотя до этого ее не было. Неудивительно – темнота.
– Просто луна показалась меж облаков, – сам себе сказал Андрей, – это просто луна.
Но самого себя не обманешь. Ларин понимал, что это другой свет – не обычного ночного светила. Он был неровным, подрагивающим. Андрей не выдержал и обернулся, глянул на небо. Низкая дождевая туча наливалась изнутри светом. Внутри нее среди протуберанцев проявлялась какая-то картинка: неясная, колышущаяся и размытая.
– Что за дрянь? Только этого не хватало, – Ларину показалось, что он сходит с ума.
В глубине облака он различил того самого призрака – с кладбища. Видел он себя со спины недолго, пару секунд. Свечение стало угасать, и вскоре оно исчезло. Вновь над головой простирались обычные низкие облака, идущие со стороны озера.
Андрей еле удержался, чтобы не перекреститься.
«А ведь дата на кресте стояла завтрашняя, – само собой всплыло из подсознания, и забыть об этом Ларин уже не мог. – К черту. Все к черту. Прямо аномальная зона какая-то. Или патогенная… Все-таки есть вещи, в которых я ни хрена не смыслю. Без докторов Фрейда и Юнга не разобраться».
И он вновь решительно зашагал к поселку.
Никитина Грива, в которой Андрею никогда прежде не доводилось бывать, выглядела довольно странно, хотя, в общем-то, поселок в былые годы был, наверное, достаточно милым. Но теперь через него почему-то проходил высокий бетонный забор со спиралью колючки поверху. Он по живому перерезал улицы и закрывал побережье озера. По ту сторону забора царила темнота, в которой угадывались лишь крыши и стропила оставленных по какой-то причине жителями деревянных домов. По ту же сторону, где находился Ларин, жизнь продолжалась.
Редкие фонари освещали улицу с разбитым асфальтом, выщербленные бордюры и расколотую плитку тротуаров. Но при этом поселковый комфорт был вполне сносным. Ни одна из многочисленных луж по глубине не превышала толстую рифленую подошву походных ботинок Андрея. За окнами одноэтажных домов разными цветами полыхали экраны телевизоров. Шумели листвой сады и старые деревья насаждений вдоль улицы. Изредка проезжали машины, пронеслась стайка подростков-велосипедистов. Мальчишки с интересом посматривали на Ларина, явно признав в нем чужака, почему-то решившего в такое время добраться до поселка пешком.
Узкая извилистая улочка вывела Андрея к центральной площади, часть которой тоже нахально оттяпал таинственный бетонный забор с колючкой поверху. В свете фонарей белели недавно покрашенные колонны местного клуба, возведенного еще в пятидесятые годы по типовому проекту. На фасаде виднелись вывески, извещавшие о находящихся внутри фирмах и увеселительных заведениях. Особенно умилила Ларина вывеска, исполненная в стиле модерн с надписью «БАРЪ». Именно через «ять» – так, словно бы в дореволюционной России существовали те самые бары, а не кабаки с трактирами. По площади, лениво пофыркивая моторами своих мотоциклов, неторопливо разъезжали двое байкеров. На одном из них был шлем с опущенным забралом, у второго на голове красовалась немецкая каска времен Второй мировой войны.
На часы Андрей не смотрел – чувство времени его никогда не обманывало. Прибыл он в поселок вовремя, несмотря на «приключения». До встречи с Дугиным оставалось минут десять. А кафе «Ариадна» Ларин наблюдал прямо перед собой. Это была старая советских времени стекляшка, к которой примыкал временный пластиковый шатер. Тут, скорее всего, и находилось средоточие вечерней светской жизни Никитиной Гривы. Пяток машин, штук семь велосипедов застыли перед заведением. Неподалеку от входа вела пьяный разговор компания молодых мужчин, среди которых выделялся небритый парень в тельняшке, судя по повадкам – бывший десантник, не желавший на гражданке расставаться со своим героическим армейским образом.
– …гадом буду, так и было. На хрен отсюда сваливать надо, – размахивая рукой, пытался убедить он собутыльников.
– А сколько ты до этого на грудь принял? – хитро прищурившись, поинтересовался коротышка в кепке.
– Немало принял. А как увидел, то сразу протрезвел. Глазищи – во, – и десантник приложил кулаки к глазницам, чтобы продемонстрировать виденное.
– Ну да, и клыки желтые. И слюна до самой земли тянется. Слышали мы уже твои байки.
– Не хочешь, не верь, – сплюнул под ноги десантник. – А я как увидел, то сразу и протрезвел. Так что не померещилось мне. Мне бабка рассказывала, такое же перед войной было. Битву они всем поселком на небе видели. Ночь, облака, а на них словно кино показывают. Витязи с рыцарями бьются. Тогда нескольких из нашего поселка НКВД и загреб за панические настроения, потому об этом нигде и не писали. А люди что? Люди боялись. В Сибирь сошлют, и не вернешься. А бабка сама видела. Не веришь?..
Ларину не пришлось дослушать рассказ бывшего десантника, который в некоторой своей части повторял виденное им совсем недавно – ночь, низкие облака и свечение, словно кино показывали. Андрей уже входил на крыльцо кафе, когда десантник его окликнул:
– Дядя, закурить не найдется?
– Не курю, – абсолютно миролюбиво ответил Ларин.
– Тогда, может, помочь сможешь? Выручи немного, если несложно, – и десантник сделал жест пальцами, словно мял невидимую купюру.
Обычно Андрей не занимался подобной благотворительностью. Произойди это в Москве, он бы привычно бросил: «Работать надо», – и не стал бы разговаривать. Но ведь вполне могло оказаться, что Дугин вызвал его на Ладогу не для проверки, а чтобы поручить новое задание. И ссориться с местным контингентом было бы опрометчиво. Ведь подобные типы, как этот десантник, целыми днями торчащие под гастрономами и питейными заведениями, забирающиеся выпить в самые забытые уголки населенного
