И опять ответом ему была тишина, чуть разбавленная унылым посапыванием.
– Понятно, – констатировал Артем, выждав некоторое время. – Значит, так. На первый раз массовым репрессиям за нарушение приказа подвергать вас не буду…
Оба виновных на заднем сиденье вскинулись, переглянулись, не смея верить в свое везение. И, как оказалось, правильно делали, что не верили. Потому что Артем продолжил:
– …Завтра просто побегаем. Немного… В составе группы. Чтобы прочувствовали всю пагубность курения, особенно в засаде.
Тяжелый вздох, больше похожий на стон, вырвался одновременно из трех глоток. Из личного горького опыта сопровождающие знали уже, что в представлении их требовательного учителя значит «немного побегать». Знали так же хорошо, как и его любимую поговорку: «Хочешь служить в спецназе – полюби бег».
Правда, третий, тот, что оставался у машины, попытался протестовать:
– При чем тут группа? Ну, накосячили пацаны…
– А при том, – не дал закончить ему Артем, – что
– Никак нет, – вразнобой и очень уныло отозвалась троица.
– Тогда поехали.
Но перед тем, как запустить двигатель, Артем приподнял рукав куртки и взглянул на светящиеся стрелки часов. «Уже пора бы…» – подумал он и невольно прислушался. Хотя взрыв небольшого заряда, установленного им на рулевую тягу «Мерседеса», вряд ли был бы здесь слышен…
Выбираясь из балки, Артем был озадачен уже совсем другим: как же нелегко будет обучить этих гордых, самолюбивых и эмоциональных ребят самому главному солдатскому умению – точно, быстро и безоговорочно выполнять полученные приказы.
Глава 12
Примерно в то самое время, когда Артем смотрел на часы, черный «Мерседес» летел по горной дороге.
Несмотря на темноту, скорость автомобиля была за «сотку». И дело даже не в том, что Гоги спешил. Он – как, наверное, и всякий другой кавказец, – просто не умел ездить медленно. И плевать на плохую видимость и извилистую, завивающуюся серпантином дорогу. Когда под тобой один из самых лучших в мире автомобилей, а сам ты уверен в своем водительском мастерстве, на многое можно плевать.
Шум двигателя в салоне практически не слышен, перемигиваются разноцветные лампочки на приборной панели, за окнами пролетает рассекаемая надвое ночь… В такие минуты Гоги чувствовал себя пилотом, идущим на запредельной, космической высоте. Музыка – погромче, погромче! Чтобы задавить, заглушить рвущийся наружу отчаянный крик восторга!
…Он не услышал звук взрыва. Просто ощутил толчок, и машину, такую послушную в его руках, бросило к обочине. К обрыву…
Гоги, еще не понимая, что сделать ничего нельзя, что его жизнь уже кончилась, всем своим немалым весом навалился на руль. Но «Мерседес», внезапно приобретший самостоятельность, прыгнул на остатки взорванного много лет назад дорожного ограждения, на какой-то миг замер, вроде сомневаясь, а стоит ли это делать?… И медленно-медленно – как показалось все еще выворачивающему рулевое колесо водителю – обрушился в пропасть, переворачиваясь на лету.
В те секунды, за которые автомобиль пролетел пятьдесят метров, громкая воинственная музыка и отчаянный вопль агонизирующего человека слились воедино. А потом… Глухой удар, звон бьющегося стекла, стон разрываемого металла и ослепительная вспышка взрыва.
Сам водитель всего этого уже не мог ни видеть, ни слышать. Гоги, удачливый и перспективный резидент разведки горцев, умер до того, как его автомобиль коснулся камней на дне ущелья…
Артем Викторович Рождественский, выпускник факультета специальной разведки Среднесибирского высшего командного училища, командир группы отдельной бригады специального назначения ГРУ, был арестован почти в тот же самый день, когда пришел приказ о присвоении ему очередного звания «майор». Офицер был обвинен в умышленном убийстве, в превышении должностных полномочий и в еще нескольких преступлениях.
Сам Артем, с училищных времен носивший прозвище Монах, был твердо убежден в том, что никаких преступлений не совершал. Ночной бой, во время которого стрелял и он сам, и в него. Просто Рождественский оказался удачливее своего противника или лучше подготовленным к такого рода действиям… Пуля тогда еще капитана угодила врагу в голову, небрежно разбросав по близлежащим кустарникам содержимое черепной коробки. Вообще-то, обычное для войны дело… Выбор у противника, конечно, был. Он мог просто сдаться, отделавшись минимальными потерями, но предпочел вступить в бой… И проиграл его.
Казалось бы, все просто и ясно. Ясно для самого Артема и его товарищей по оружию, устанавливающих «конституционный порядок» на Северном Кавказе. Однако убиенный Артемом принадлежал к сильному и влиятельному тейпу. Старшие возмутились – как так?! Их родственник был убит каким-то неверным?! И неважно, что покойный активно сотрудничал и с властями, и с боевиками, «многостаночник» хренов. Для тех мест это, кстати, дело обычное. Подобным там трудно кого-то удивить. Все равно виновный должен быть наказан!
Официальный Грозный подхватил этот исступленный крик и донес его до Кремля, присовокупив свое требование – примерно наказать гнусного злодея и убийцу, который использовал свое служебное положение для сведения личных счетов. А то…
Что именно значит это самое «а то», чеченские лидеры не конкретизировали. Вступать в прямую конфронтацию с Москвой они не собирались – по крайней мере, пока. Столица России заигрывала с недавними врагами, подобно сеятелю, широкими, щедрыми до глупости жестами раздавая им деньги, почетные и воинские звания, высшие государственные знаки отличия ни за что. Надеялись таким образом купить лояльность.
Наивные люди, не имевшие ни малейшего представления о кавказском, как это принято говорить, менталитете. Такое поведение расценивается горцами не как жест доброй воли, а как проявление слабости и трусости. Да, они берут – а чего не взять, если «халява» прет как из рога изобилия? Но при этом презирают дающего…
Но это так, небольшое отступление. Можно сказать, крик души…
Голос Грозного, в отличие от многих и многих голосов «дорогих россиян», был Кремлем услышан. В военную прокуратуру и военный трибунал Северо-Кавказского военного округа поступили ЦУ «сверху» – майоришку укатать лет на двадцать. И всем станет хорошо и благостно. Судьба отдельно взятого офицера в расчет не принималась.
Тут опять подняли голос старшие тейпа. Двадцать лет – это, конечно, неплохо, но при чем тут российские законы? Есть адат! Злодею должно перерезать горло на могиле усопшего! Или камнями забить на городской площади, при большом скоплении народа. Или еще как-нибудь убить, но непременно прилюдно и медленно. А закон… В конце концов, здесь вам, неверные, не Россия! И плевать тут на ваши законы хотели. С самой высокой горы.
Официальный Грозный опять было что-то вякнул, на этот раз о выдаче. Но тут Москва проявила твердость. «Антитеррористическая операция» продолжалась, нужда в пушечном мясе оставалась актуальной. А кто завтра пойдет в бой, если сегодня российского офицера выдадут на расправу чеченцам? Тем более что фамилия Рождественский, так же, как относительно недавно другая фамилия, Ульман, оказалась на слуху. Со всех концов страны звучали голоса в поддержку офицера, его дело вновь и вновь перетряхивалось негосударственными СМИ, так называемая оппозиция на каждом своем митинге вспоминала «жертву системы»… Родилось очередное обращение военнослужащих войск специального назначения к гаранту Конституции… Короче, в преддверии очередных выборов никому недавно не известный, засекреченный до этих событий майор стал раздражающим фактором…
Сам Рождественский в это время находился в СИЗО, в условиях строгой изоляции, и ничего о том, что творится на воле, просто не знал. Ждал судилища и приговора, ни на что хорошее для себя не надеясь.
Но тут опять вмешались старейшины «пострадавшего» тейпа. Наказать! По законам гор. Заплатить за
