— Раскрыт антискалийский заговор, ваша святость. Деве-воительнице принадлежит в нем заглавная роль. Колдовским искусством, заимствованным у раменов, она из тюремной камеры умудрилась обмануть высокопоставленных особ. Ваш суд должен быть быстрым и безжалостным.
— Но, ваше всевластие, — возразил папиец, — не вы ли предупреждали меня, что ни одна капля королевской крови обвиняемой не должна быть пролита? Суд скалийской церкви уже вынес такое решение, его нельзя пересмотреть.
— А разве в огне костра, ваша святость, проливается чья-либо кровь?
— Ах, так! — опустил глаза Кашоний. — Сам всевышний наделил вас талантом увещевания, ваше всесилие. Повторный скалийский суд с вашим участием состоится тотчас после пира.
— Преклоняюсь перед вашим бескорыстным служением всевышнему, ваша святость.
— Я лишь слуга Великопастыря всех времен и народов, который, призывая к увещеванию виновных, надеюсь, одобрит ваш совет.
— Можете не сомневаться, ваша святость. Все тритцанские копья и мечи засвидетельствуют это, сражаясь за истинную скалийскую веру.
— Да будет так, — снова опустив глаза, завершил папиец св. Двора застольную беседу.
Когда убрали в пиршественном зале столы, помещение стало огромным, пустым и еще более мрачным и холодным.
По узкой винтовой лестнице в него свели Надежанну в ее «рыцарских доспехах», гордо ступавшую по каменным плитам с твердой уверенностью на лице.
Она увидела два трона, на которых теперь вместо короля с королевой восседали судьи Кашоний и герцог Ноэльский, один со смиренным, другой со злобным выражением лица. Тяжелую статую папия водрузили между ними.
— Подойди, Дочь Мрака, — сладко начал Кашоний. — Тебя судит святая скалийская церковь и сам Наместник всевышнего в облике принесенной сюда его золотой статуи, которую ты видишь перед собой. Ты обвиняешься в колдовстве, изученном тобой в раменском таборе нечестивых, чудовищном обмане высоких особ, самозваном присвоении себе царственных привилегий.
— Мне ничего не известно ни о колдовстве моем, ни тем более об обмане, который я не могла совершить, находясь в заточении.
— Мы увещеваем тебя, Дочь Мрака, — повысил голос Кашоний, прилетевшая по велению Сатаны из его обиталища Тьмы, мы увещеваем тебя, поскольку ты предстаешь перед нами в облике человеческом, и стремимся открыть для тебя небесные дали блаженства. Но вступить туда ты сможешь, лишь искренне признав себя колдуньей и ведьмой.
— Я не ведьма, а посланница звезды, призванная избавить ваш мир от войн и кровопролития.
— Может быть, ты, презренная, вняв увещеванию скромного пастыря добриян, отказываешься от родства с королями земными и со мной в том числе? — насмешливо спросил герцог Ноэльский.
— Я не настаиваю на родстве с вами, ваше всесилие. Однако не могу отрицать всеобщего родства носителей разума.
— Довольно, — махнул рукой Кашоний. — Клянусь этой алой мантией, дарованной мне Наместником всевышнего на Землии, что сказанного тобой вполне достаточно для вынесения приговора. Церковный суд не меняет своих решений. Выслушав тебя в первый раз, он признал в тебе неприкосновенную королевскую кровь и оставил твое рыцарское одеяние, которое ты можешь не снимать. Но носила ты доспехи во вред честным людям, во вред истинной скалийской вере, а потому провозглашаю приговор: «Именем Великопастыря всех времен и народов, именем самого всевышнего, восседающего в лице папия И Скалия в Святикане, ты приговариваешься, Дева-Ведьма, к сожжению на костре, где не будет пролито ни капли твоей королевской или дьявольской крови». Только милосердие религии нашей позволит тебе пройти сквозь очистительное пламя костра, открывающее тебе небесные дали блаженства.
— Желаю вам этого блаженства, неправедные судьи, — запальчиво произнесла Надежанна. — Вы можете сжечь мое тело, но вам не сжечь идеи человеколюбия, ненависти к войнам, идеи, которая рано или поздно восторжествует и на вашей планете.
— Закрыть извергающий хулу рот этой еретички! — воскликнул, теряя над собою власть, герцог. — Она силится убедить нас, что воинская доблесть должна исчезнуть с благодатной нашей Землии, что гнусность и низость заменят всюду рыцарство. Не бывать тому! Есть нечто важнее мирного безделья.
С непреклонностью покидала Надежанна опустевший зал. Ее конвоировали воины с алебардами, в шлемах с закрытыми забралами, и она не могла различить ни одного человеческого лица.
Герцог добился расправы над Надежанной, но он ничего не мог поделать с интриганкой, захватившей королевский трон рядом с его «царственным братом». Ему оставалось лишь насладиться зрелищем казни на соборной площади, где разведут костер. И он распорядился воздвигнуть там помост для особо благородных зрителей.
Но ему предстояла еще одна малоприятная встреча со странствующим рыцарем О Кихотием, потребовавшим по рыцарскому праву аудиенции.
Одни его серебристые доспехи, напоминавшие Надежанну, уже бесили герцога, но тем не менее он принял его.
Для пышности он занял один из тронов в пустом зале, надменно глядя на вошедшего долговязого рыцаря.
— Приветствую одинокого борца за справедливость, готового вступиться за слабых и обездоленных, — начал высокомерным тоном герцог. — О какой справедливости печется доблестный рыцарь, прибегая к нашей помощи?
— Ваше всесилие! Борясь за счастье людей, я имею возможность предугадывать будущее, исходя из произошедших близ другой звезды событий.
— Другой звезды? По ее расположению среди созвездий? Это интересно. Сам папий И Скалий не брезгует советоваться со звездами, — подбоченясь, отозвался герцог, перекинув через плечо снежно-белую меховую пелерину, знак высшей власти.
— Я обязан предупредить вас, герцог, что казнь недавней вашей противницы, как говорит мне история иной звезды, приведет к еще большему религиозному расколу на вашей Землии.
— О чем ты толкуешь, звездочет, рыцарь или колдун? — вскипел герцог.
— О том, что благоразумие требует от вас отмены казни.
— Какая дерзость! — вскочил с трона герцог. — Достойна ли она странствующего рыцаря, который лишь в поединке может отстоять свои требования.
— Я готов отстоять это требование в единоборстве с кем угодно, заявил О Кихотий. — Даже с вами, ваше всесилие.
— Что? — Герцог сбежал по ступенькам трона в зал, встав перед посетителем. — Да есть ли в тебе, странствующий бродяга, хоть капля царственной крови, чтобы тягаться со мной? Ты готов биться с кем угодно? Изволь. Рыцарское право дозволяет мне назначить тебе вместо себя противника.
— Я готов сразиться с ним.
— Значит, с любым? Так я жестоко накажу тебя за дерзость, бездомный скиталец, тебе придется встретиться с великаном, машущим могучими руками.
— Нет рук, которые остановили бы меня.
— Посмотрим. Ловлю тебя на слове и сам даю рыцарское обещание. Победишь моего великана — забирай себе ведьму. Проиграешь битву, не взыщи пойдешь помощником палача разжигать костер.
— С кем надлежит мне встретиться в поединке?
— Я же сказал, с великаном, машущим руками-крыльями. По крайней мере в нем нет ни капли королевской крови, как и в тебе самом. Ты найдешь его, выехав за ворота Ремля. Можешь выбрать себе по вкусу любого из стоящих там на пригорке на ветру.
— Не ветряные ли мельницы вы имеете в виду, господин герцог?
— А ты догадлив, «рыцарь горького образа», иначе не назовешь тебя.
Никита задумался. Оскорбиться и уйти было самым простым и бесполезным. Можно ли упустить шанс, о котором и не подозревает этот напыщенный индюк? Ветер капризен, крылья мельницы связаны механизмом, который можно заклинить. А если выждать момент, более того, подготовить его, чтобы у всех на глазах остановить крутящиеся крылья ветряка? Тогда герцогу во имя его рыцарства придется освободить
