ничем.
Убийцы с двух сторон подняли хрупкое женское тело почти под самый потолок. Освободив одну руку, старший в этой парочке ловко набросил петлю на тоненькую шею.
– Отпускай!..
Женщина затрепыхалась на веревке, сдавливающей ее шею, как рыба на крючке.
Вообще-то, как правило, при самоповешении человек отталкивает ногами стул, табурет или какой- нибудь ящик, падая при этом с небольшой высоты. Но при резком торможении перехватывающая шею петля просто и быстро ломает шейные позвонки. Смерть наступает сразу же и практически безболезненно.
Только Лизе не повезло даже в этом. Она и так была не богатырского сложения – худенькая, даже хрупкая. А за последние месяцы, проведенные в страхе и тоске по погибшему мужу, она еще потеряла в весе...
Это очень непростая смерть – от удушья. Женщина билась в петле, хваталась за веревку, пытаясь хоть как-то облегчить свои страдания. Широко открытым ртом она пыталась схватить хотя бы немного воздуха, но не могла. Лицо ее постепенно приобретало синеватый оттенок. Огромные глаза умоляюще смотрели на убийц, но те спокойно наблюдали за агонией жертвы.
– Ладно, хера ли на нее любоваться?! – поинтересовался наконец-то 'хищник' у своего могучего приятеля. – Надо еще хату осмотреть! Вдруг эта сука что оставила!
Его могучий приятель ничего не сказал, только кивнул головой. Еще раз бросив на задыхающуюся в петле женщину равнодушный взгляд, он начал выворачивать на пол содержимое ящиков письменного стола.
А Лиза задыхалась. Она еще сучила ногами, маленькие розовые пятки которых колотили по стене, но движения ее становились постепенно более слабыми и менее осмысленными – недостаток кислорода в первую очередь убивает мозг. Наконец наступил момент, когда женщина, закатив глаза и далеко вывалив из открытого рта язык, безвольно обвисла в петле.
– Слушай, там это... – впервые за весь вечер заговорил здоровяк, выходя из второй комнаты.
– Что там?! – насторожился его приятель и подельник.
– Ну, это, блин!.. Компьютер, во!
– Так разбей его! – Ни один, ни второй пользоваться персональными компьютерами не умели и об устройстве их мало что знали.
– Угу... – согласился со сказанным здоровяк и опять скрылся в той комнате, из которой только что вышел. Через несколько минут оттуда донесся звон бьющегося стекла.
Неожиданно послышался стук в дверь. Оба бандита замерли на месте. А стук повторился. Из-за двери старческим женским голосом, в котором явно слышались тревожные нотки, спросили:
– Лизонька, что у тебя случилось?!
– Шухер! – чуть слышно, одними только губами прошептал напарнику старший. – Уходим!
Оба, не сговариваясь, направились к окну, выходившему в безлюдный проулок. Через это окно они, собственно, и проникли в эту квартиру полчаса назад...
Через несколько секунд в квартире уже никого не оставалось, кроме тихонько покачивающегося на веревке трупа.
За воротами послышался шум мотора. Натянул цепь и коротко взлаял 'кавказец', которого Николаша называл Душманом.
– О! – встрепенулся начальник милиции. – Шубин приехал!
– А кто это? – поинтересовался Скопцов.
– Шубин? – переспросил Аркадий Борисович. – Шубин – это... Шубин! Сами увидите, Василий Арсеньевич!
Под этой не особенно благозвучной фамилией скрывался начальник расположенной на территории района колонии строгого режима, подполковник. Единственный из всех собравшихся здесь он на погончики камуфляжной куртки прикрепил положенные ему по званию звезды. Причем не просто полевые, покрытые зеленой краской, а яркие, шитые, изготовленные на заказ. Званием своим он явно гордился.
Что же касается всего остального, то Шубин был толст при росте больше чем в метр девяносто – почти со Скопцова, – весел, громогласен и жизнелюбив.
– Ха! – заорал он во всю мощь легких, не успев даже выбраться из машины. – Здорово, орлы! Заждались?!
– Здравствуй, Анатолий! – милиционер недовольно поморщился. – Вот, познакомься – журналист из Красногорска, Василий Арсеньевич Скопцов.
Василий явно, как будто вслух сказанное, услышал: 'Не болтай лишнего!'
– Какой, на фиг, Арсеньевич?! – возмущенно пробасил Шубин, тиская ладонь Скопцова своей медвежьей лапой. – Просто – Вася! Ну, а я – Толик!
Разница в десять-пятнадцать лет его ни грамма не смущала.
– А ты – ничего! – доверительно понизив голос, сообщил он Скопцову. – Ладонь крепкая! Уважаю! Потом на руках поборемся?! Позжее...
– Опять ты за свое, Анатолий?! – теперь уже Аркадий Борисович не считал нужным скрывать собственное недовольство.
– Аркашка у нас дохляк... – пренебрежительно отмахнулся Шубин. – Вот и завидует нам, здоровым людям! Ты его не слушай! Он тебя плохому научит!
