Остановились у парапета набережной, вглядываясь в предутренний сумрак, смутно различая силуэты кораблей.
Волны, до сих пор лишь набиравшие силу, теперь ворвались в гавань, круша о набережную не успевшие выйти в море парусники.
Хруст обшивок, треск шпангоутов сливались с шумом бури в буйную симфонию разрушения.
Вспененные гребни нависали над парапетом и, обрушиваясь на него, перекатывались через препятствие, растекаясь по площади бурлящими ручьями.
Корабельные корпуса ожили, и горькие стоны их доносились до берега вместе с криками людей. Рушились мачты и, переброшенные через парапет, бревнами плыли по площади.
Море в бешенстве своем вспухло невиданным приливом. Звездонавты бежали по колено в воде вдоль парапета. Он лишь иногда проступал между перекатывающимися через него волнами.
В залитую площадь вплывали обломки разбитых судов. Люди старались поймать их, осмотреть каждый — не держится ли за него мальчик.
И на площади, как в бухте, уже бушевали волны. И то, чего не смог сделать крепчайший металл в своих отчаянных атаках на монолит, теперь взялись выполнить волны. Они набрасывались на скалу монумента с ревом, разбивались и рассыпались в лунном свете фонтанами пенных брызг.
— Хорошо, что хоть небесный фонарь нам светит! — взволнованно говорил Диофант. — Невозможно, чтобы мальчик утонул! Невозможно! — повторял он, находясь уже по пояс в воде.
— Не спрятался ли он в портовых постройках? — предположил Демокрит.
— Не таков он, не таков! — крикнул Никита, когда Галлей задал ему этот вопрос.
— Но ведь он же ребенок, крохотный ребенок! — сквозь слезы воскликнула Надя.
Неизвестно, как Демокрит мог дать знать городу о несчастье, но полузатопленная площадь заполнилась людьми. Они присоединились к поискам.
— Может быть, ребенок перебрался на корабль, который успел уйти в море? Ведь ему так хотелось стать моряком, — предположил Диофант, поравнявшись с Надей и Никитой.
Никитенка нигде не было: ни в низких полузатопленных портовых складах, ни в приморском кабачке для матросов.
— Найдем его, найдем, будьте ласковы! — уверял Бережной, заглядывая во все уголки. — Бравый хлопец! Родителям на радость, но от меня он получит, будьте ласковы!
— Кому грозитесь, командир? Кому? — с упреком ощетинилась Надя, всматриваясь в изуродованный парусник с оборванными парусами и поваленными мачтами.
Вместо ответа Бережной указал на странную фигуру, с трудом различимую при неясном освещении.
Человек стоял по пояс в воде, растопырив руки, и медленно поворачивался, как радиолокатор.
— Вроде «биоантенны», — пояснил Бережной. — Это я надоумил Федора.
Надя бросилась к Федорову, руками разгребая перед собой воду.
— Феденька, родной! Вот когда твой чудесный дар понадобился! Выручай, голубчик! Ведь находили же экстрасенсы потерянных, находили!
— Не там мы его ищем, не там, — обернулся лицом к Наде Федоров.
— Так где же он, где? Скажи!
— Не в гавани. В направлении монумента что-то ощущается…
— Верный вывод, — подхватил Никита. — Он мог забраться на монумент, между скульптурами!
— И бурей любовался, — добавил Крылов.
— Однозначно так! Как это мы не додумались! — воскликнул Галлей.
К памятнику шли по пояс в воде. Волны грозили сбить с ног, иной раз перекатывались через головы людей.
Впереди виднелись фонтаны разбивающихся о монолит волн.
Там ли Никитенок?
И наконец они увидели его.
Мальчик стоял в корабельном ящике и, размахивая руками, кричал, приветствуя бегущих к нему людей.
Но о чем он?
Надя, да и все остальные не поверили ушам.
Мальчик победно кричал:
— Америка! Ура! Я открыл Америку! — И он указывал на монолит, о который волны грозили разбить его «суденышко», всего лишь корабельный ящик с оторванной крышкой. Он был едва ли больше самого Никитенка, своего самозваного капитана.
Шквал ветра еще в дверях ударил и напугал Никитенка. Но еще страшнее ему показалось вернуться назад. Вдруг мама с папой передумают и уже не отпустят его в гавань?
Дождь кончился, оставив после себя огромную лужу.
Мальчик припустил по ней и увидел, как запрыгали под ногами лунные зайчики.
Свежесть воздуха, наполненного странным приятным запахом, позволяла дышать легко и свободно. Так же было, когда Никитенок просунул голову в шлем папиного скафандра и открыл какой-то краник (с кислородом!).
Папа не ругал его, а только посмотрел с укоризной.
А теперь вдруг влетит по-настоящему?
В гавани виднелись смутные очертания желанных кораблей, где он станет моряком. Они поднимают паруса, чтобы выйти в море? Как бы успеть! Они увидят его и подождут, а он скажет «морским волкам» волшебные слова: «Брам-стеньги, фок-мачта, гитовы!» И он твердил их на бегу, чтобы не забыть.
Но увидев, что ближайшее судно, на которое он мог забраться, разбилось о набережную и волна- страшилище перекатывается через парапет, заливая берег, мальчик перетрусил и заплакал.
— Мама! — жалобно закричал он. Но рев бури заглушил детский крик.
Мальчик хотел бежать обратно, но испугался еще больше, потому что повсюду была вода и он сейчас утонет.
И тут он заметил бьющийся о парапет ящик с крышкой.
Это был обычный палубный ящик. Мальчик сообразил приоткрыть крышку. Ящик был пустой. Из него пахнуло смолой и рыбой.
Недолго думая, малыш нырнул в него. И крышку прикрыл. Конечно, там оказалось сыро, но хоть сверху вода не сильно попадала.
Никитенок вовсе не был необыкновенным малолетним героем. Он оказался просто несмышленым, перепуганным до смерти ребенком.
И лежа на мокром дне ящика, он силился проснуться, чтобы рядом оказалась мама и стало тепло.
Мальчик почувствовал, что ящик с ним вместе качнулся и они поплыли.
Стало спокойнее, хотя и качало. И оттого, что снаружи посветлело, стало уже не так страшно. Малыш даже решился откинуть крышку. Луна показалась ему огромной, и он вспомнил, как о ней еще в звездолете рассказывала мама. И звездочки рядом мигают. Совсем как лампочки на пульте у командиров!
И Никитенок вообразил, что плывет на своем кораблике.
Когда же до него донеслись знакомые голоса папы и мамы, звавшие его, он совсем осмелел.
И не испугался надвигающейся темной скалы знакомого монумента. И совсем это не памятник, а будто бы совсем другое!
Начатая во сне игра, прерванная на набережной, теперь продолжалась, и он уже не звал маму, а победно кричал:
— Ура! Америка! Я — Колумб, я открыл ее!
