во многом еще и потому, что у него внучка... Прекрасно понимая, что профессия ювелира в известном смысле может быть опасна, а также учитывая то обстоятельство, что ребенок может оказаться именно тем больным местом, на которое коллеги — да мало ли что бывает! — при случае могут и надавить, он покупает маленькую квартиру, скажем, в Крылатском или еще где-то в хорошем районе, поселяет туда девочку, приставляет к ней то ли дальнюю родственницу, то ли вообще бездомную бонну, неграмотную, темную, которую ничего не волнует, кроме того, чтобы на столе был кусок хлеба. И жизнь так и идет. Никто не знает, что у него растет девочка, он ее любит на расстоянии... ну, примерно на таком, как отсюда вон до той тренировочной стенки. Раз в неделю он приезжает на стадион, садится на трибуну и смотрит, и, конечно, переживает за девочку: сейчас такая жизнь дикая, детей воруют, принуждают заниматься проституцией — и это в столь юном возрасте...
— Что тебе надо? — не своим голосом перебил он.
— Да ничего такого сверхъестественного. Я же вам говорила...
Она откинулась назад, потянулась и, рассекая фразу паузами, сказала:
— Мне. Надо. Убить. Одного. Человека. — Она вздохнула, подняла сумку, поставила ее на колени. — Вот и все. По нынешним временам не большая проблема. Но вы почему-то отказываетесь мне помочь. Вы утверждаете, что вам безразлично, будете вы валяться под забором с отвернутой башкой или не будете, что вас ничего на этом свете не удерживает...
Он резко повернулся в ее сторону.
— А ты, дура, решила, что все так просто? Вышла на 'бродвей', покликала — эй, братва, дело есть! — и тут же к тебе сбежались лихие ребята? Идиотка... Ты бы еще объявление в газету 'Из рук в руки' дала. — Он понизил голос. — Ладно, к делу. Что там у тебя — долги? Невозврат кредитов?
— Какая вам разница?
— Значит, есть разница, если спрашиваю. Ты что, в самом деле думаешь, что это так просто — пах- пах, и в кассу, сумма прописью, число и подпись?
Она с минуту молчала и теребила широкую лямку своей спортивной сумки.
— Нет. Не кредит и не долги. Это вообще к бизнесу не имеет отношения. Просто один человек виноват. Страшно, непоправимо виноват. — Она расстегнула молнию, достала из сумки конверт, вложила ему в руку. — Тут все, абсолютно. Адреса, телефоны, круг знакомых, привычный распорядок дня. Все очень подробно.
— Значит, — он взвесил на руке конверт, — человек виноват. А в чем, позвольте полюбопытствовать? Лицо вам его не нравится? Прононс? Или он сильно потеет?
— Из-за него погиб близкий мне человек...
— Повод... — задумчиво протянул он, погружая конверт во внутренний карман пиджака. — И как вам подать это блюдо? Сделать из него отбивную котлету? Или бефстроганов? Застрелить? Отравить? Придушить?.. Валяйте, заказывайте — вы, насколько я успел заметить, человек разборчивый и с тонким вкусом...
— Как хотите.
— Ну, воля ваша. — Он встал, огляделся. — Я дам вам знать, если мои скромные труды дадут хоть какой-то результат. Вы, между прочим, правы, я действительно отошел от дел. Ну да ладно, только ради вас. Прощайте.
— Пусть она сгорит... — тихо произнесла она, обращаясь к самой себе.
Он успел отойти на несколько шагов, но эти слова все-таки достигли его слуха. Он остановился, слегка качнувшись назад, словно налетел на невидимую преграду.
— Что, простите?
— Пусть она сгорит, — повторила она уже тверже. Он вернулся, сел на свое прежнее место, помолчал.
— Так это женщина...
— Нет.
— Извините, не понял.
— Нет. Это не женщина. Это ведьма. А ведьм во все века сжигали на кострах.
— Мадам, я еще в прошлый раз хотел вам кое-что сказать...
— Что сказать?
— Что вы большая сволочь.
Она расхохоталась:
— Ошибаетесь.
— Да что вы? — с деланной озабоченностью в голосе спросил он.
— Да. Я не просто большая сволочь. Я самая большая сволочь в этом городе.
— Ну-ну... В таком случае я подыщу вам какого-нибудь подонка, — он подумал и добавил: — Самого отъявленного подонка в этом городе.
— Идет! Какая это будет восхитительная парочка! — весело откликнулась она.
Спустя несколько дней у нее дома раздался телефонный звонок.
Она молча выслушала какое-то короткое сообщение, кивнула.
Положив трубку, она некоторое время курила, глядя в серее, запыленное поле телеэкрана и роняя пепел мимо пепельницы, потом резко поднялась, оставив недокуренную сигарету тлеть в просторном ложе квадратного фаянсового блюда, по слегка скошенной боковой стенке которого бежали три белых оленя, насадивших на рога пурпурный диск солнца и волочивших за собой крупные буквы: 'FINLANDIA.Wodka of Finland'.
Она откинула крышку изящного секретера из карельской березы, сняла с полки плоский металлический ящичек, напоминавший банковский сейфовый карман для хранения драгоценностей и прочей мелочи, открыла его и долго отсчитывала деньги, выкладывая их штабельками.
Отмерив необходимое количество банкнот с овальным портретом президента Франклина, она сложила деньги в кожаную сумочку на молнии, небрежно бросила ее на дно хозяйственной сумки и сказала собственному отражению в зеркале:
— Самый отъявленный подонок, говоришь?.. — и взвесила на руке сумку. — Подонкам приходится хорошо платить.
Ювелир наверняка ее заметил, но виду не подал — он сидел за оградой на лавочке, опустив голову. Несколько раз он поднимался, поправлял цветы на гранитной надгробной плите и возвращался на место, смотрел на скромный, но очень ладный, уютный какой-то памятник, выполненный с тем тонким вкусом, которого явно не хватало большинству здешних изваяний. Памятник представлял собой черный, на первый взгляд грубо и случайно, однако на самом деле очень точно обработанный камень с изящной полукруглой нишей для свечи в левом верхнем углу, откуда словно вытекала гладкая отполированная 'река' с именами людей, покоившихся под плитой.
Она прогуливалась между оградами, стараясь не терять его из виду.
Получасовая прогулка утомила ее, к тому же ветер потяжелел, опустился к земле и теперь шнырял меж могилами. Она замерзла и решила, что с моционом на свежем воздухе пора заканчивать.
— Вам не приходило в голову, что являться сюда кощунственно? — сухо спросил ювелир.
— Ах, вон что, — раздраженно ответила она. — Черт же меня дернул связаться с человеком тонкой душевной конституции. Бросьте вы, бросьте... Мы с вами не на интеллигентской кухне и не на светском рауте, так что будем называть вещи своими именами. Я успела заскучать, пока вы тут медитировали. — Она зябко поежилась. — Деньги в сумке, все точно, как в аптеке.
Он поморщился, потянул носом воздух.
— Берите берите, — сказала она. — Деньги, как известно, не пахнут.
— Еще как пахнут, мадам, еще как, — покачал он головой.
