Мне потребовалось выкурить целую сигарету, чтобы понять всю безнадежность этой затеи.
За неимением пепельницы я ткнул окурок в выстеленную разнокалиберными кусками кафеля крышку низкого сервировочного столика и припомнил посетившую меня той ночью мысль: до чего же удобно за таким столиком выпивать и закусывать, — протер наутро кафель мокрой тряпкой — и порядок.
Раздумывая об этом, я заметил, что кусочек кафеля как-то странно отзывается на мои ритмичные нажимы.
Да. Забранная по периметру в кованую медную раму столешница едва уловимо покачивалась. Я наклонился, тщательно осмотрел цементные спайки вокруг разномастных кусков кафеля. Нет, все они были крепки.
И тут я увидел… несколько тонких ссадин на темной медной раме.
Сбегав на кухню, отыскал старомодный консервный нож с деревянной ручкой. Отжать кромку мягкого металла труда не составило. Просунув в узкий паз лезвие валявшегося на полу хлебного ножа, попытался приподнять столешницу. Она поддалась. Я подцепил ее край, приподнял.
В маленьком углублении на внутренней деревянной крышке стола лежал квадратный пластиковый пенал с парой дискет.
Я осторожно извлек его из тайничка, сунул в карман, вернулся на кухню, чтобы закрыть окно. Выглянув на улицу, увидел, как во двор на приличной скорости вкатила черная «Волга». Из нее выбрались три человека в серых костюмах, повертели головами, перебросились парой быстрых фраз и направились к подъезду. В их наружности не было ровным счетом ничего примечательного, бросающегося в глаза. Примерно одного роста. Одинакового фасона аккуратные короткие стрижки. Практически одинаковый ритм уверенных движений. Одинаковые лица.
Я отшатнулся от окна, не сразу поняв, отчего вдруг засосало под ложечкой, — ведь абсолютно ничего опасного не было в неброской внешности этих людей.
Сквозняк из окна давил на лицо, донося до меня запахи раскаленной улицы, и вдруг я понял, что именно заставило меня напрячься, когда увидел прибывших на «Волге» людей.
Это был смутный отголосок запаха.
Именно того, который я уловил там, на кладбище, обнаружив место, где был в засаде стрелок. Того, что парил над одуванчиковой поляной, сочась из раскрытого окна на втором этаже старого дома.
— В том-то и дело… — едва слышно выдохнул я.
Я ринулся к выходу и едва успел запереть дверь..
Из шахты лифта доносился характерный скрип поднимающейся вверх кабины. От греха подальше я выскользнул на балкон, притворив дверь так, чтобы сквозь узкую щелку можно было наблюдать за происходящим на этаже.
Троица вышла из лифта, и я похолодел: черт, второпях забыл захлопнуть дверь, ведущую от лифтов к квартирам. Они, по счастью, не обратили на это внимания. Потом я услышал знакомый звук — они открывали замок.
Четыре оборота. Легкий скрип в дверной петле. Они вошли.
Я кинулся вниз по внешней лестнице — лифтом пользоваться не рискнул.
Прыгнув в свой «гольф», я запустил двигатель, и он меня не подвел.
В прихожей нашей квартиры-офиса стояла вязкая духота, но сквозь нее проступал едва внятный, тонкий аромат, которого здесь прежде не было, больше того, перебирая картотеку обонятельной памяти, я не обнаружил там этого запаха.
— Ну что ты все принюхиваешься?! — тихо рассмеялась Лис. — Ой, да ты на себя-то посмотри… Нахохлился, башкой вертит, вынюхивает… А что толку-то? Насколько я знаю, у вас, пернатых, обоняние развито слабо, — она кокетливо повела плечами, — не то что у нас, волчьих.
Я прикрыл дверь, раздумывая — уйти или остаться, потому что мне вдруг открылось, кто может быть источником незнакомого запаха.
— Это точно, — кивнул я, — нам, пернатым, до вас, волчьих, конечно, далеко. Но я ведь птица особая, сама знаешь. Потому рискну предположить… Что, твой Маркус приехал?
Она опустила ресницы и, вильнув хвостом, отступила в глубь офиса. Я последовал за ней.
Он выглядел примерно так, каким я его себе и представлял: высок, поджар, подтянут, в темных волосах и бороде серебристые проблески ранней седины, светлосерые глаза приветливы, умны, чуть-чуть наивны и столь же наивна несколько беспомощная улыбка.
— Мы только что из аэропорта, — пояснила Лис, доставая из шкафа третий фужер. — Сейчас слегка отметим приезд и поедем ужинать в какой-нибудь кабак. — Она задумчиво потерла подушечкой пальца кончик острого носа: — Где у нас можно немного гульнуть в таком, знаешь ли, духе а-ля рюс? Ну там с расстегаями, квасом, селедочкой под водку?
— Может быть, в «Сударе»?
— О да! — Лис согласно покивала. — Точно. И как это я сама не подумала… В самый раз будет. Как это в рекламе говорится?.. «Гуляй во всю удаль в ресторане „Сударь“»?
Бременский музыкант, беспомощно хлопая глазами, следил за диалогом, смысл которого оставался ему недоступным.
— Just one moment, Markus, — сказал я, спиной чувствуя, как приятный холодок сочится сквозь плотную ткань рюкзачка: вспомнив на подъезде к метро, что домашние водочные запасы иссякли, я забежал в магазин и купил «Ночной дозор» — изъятая из морозилки бутылка еще не успела нагреться, еще обжигала руку и призывно плакала оттепельной слезой.
Лис озадаченно взирала на водку, прикидывая про себя возможные последствия такого аперитива. Маркус, деликатно склонив голову, вопросительно смотрел на меня.
— Ребята, если вы собираетесь сегодня выступать в духе а-ля рюс, то вам лучше не смешивать стили, а сразу задать верный тон этому славному вечеру. Лис, тут в рюкзачке полбуханки черного хлеба и кусок украинского сальца. Займись сервировкой стола, а я пока поищу посуду. — Водрузив водку на стол, я направился на кухню, разыскал в шкафу три крохотных, на полглотка, рюмки, а в холодильнике банку с малосольными огурцами.
Маркус изумленно наблюдал за тем, как мы в четыре руки быстренько готовим закуску, и настороженно потягивал носом, принюхиваясь к запаху медленно вытекающей из горлышка жидкости, потом беспомощно глянул на Лис, которая в ответ развела руки в стороны: что поделать, друг мой, welcome to Russia — и, решительно закинув голову назад, опрокинула рюмку, понюхала хлебную корочку, захрустела душистым огурчиком.
Должно быть, Маркус, как истинный немец, в детстве был прилежным учеником, а с возрастом тягу к знаниям в себе не истребил, — во всяком случае, он внимательно проследил за действиями Лис, а потом, приподняв грудь тяжелым вздохом, словно по нотам воспроизвел ее действия, с той лишь разницей, что после глотка сделал глубокий вдох и прослезился…
Лис тем временем, усевшись в черное кожаное кресло, с деловым выражением пролистывала какой- то глянцевый журнальчик. Присмотревшись, я узнал в нем тот самый пилотный номер мужского издания, из-за которого мой бывший коллега Валя Ковтун устроил в редакции погром. В том, что поджог склада, на котором хранился тираж, тоже его рук дело, я почти не сомневался… Наверное, Лис наткнулась на журнал, когда шарила в моем рюкзачке в поисках закуски. Она настолько была увлечена этим занятием, что не обратила внимания на то, что мы с Маркусом заговорщически переглянулись и молча признали необходимость повторить. Опрокинули по второй и, болтая, собирались было совершить третий подход, но в этот момент руку мою, потянувшуюся к бутылке, остановил резкий возглас Лис
— Точно! «Авиан»!
Я подхватил стул, придвинулся ближе к столу и тихо, стараясь не спугнуть то вкусовое ощущение, вслед за которым она могла восстановить в памяти нечто такое, что отозвалось в ней при взгляде на глянцевые страницы, произнес:
— «Авиан»… Французская минеральная вода…
— Да! Именно французская! — Она пояснила: — Прошлое лето. Канн. Набережная. Уличное кафе под полосатым тентом. И бутылочка вот такой же минералки на нашем столике.
Она повернулась к Маркусу и быстро затараторила по-немецки. Тот напряженно сдвинул брови к
