Бэлла метнула на стол ликер в пышнобедрой бутылке — я выжидательно постукивал по столу двумя пальцами. Бэлла с пониманием кивнула.
– Водки нет. Вискарь есть. Черт бы тебя забрал… Я хотела его завтра использовать — как взятку.
Я заметил, что она сильно отстала от жизни: теперь у нас вискарем не отделаешься, нужны деньги, много денег, и лучше — если деньги не деревянные. Новая номенклатура у нас на этот счет без затей. У практичных западных людей в компьютерах давно сидит программа, где скрупулезно расписана вся наша чиновная братия — от министерского вахтера и вплоть до министра, с точным указанием: кому, как и сколько давать.
– Ты, главное, не робей, не канючь и не выкобенивайся, целкой не прикидывайся, а сразу — давай. Жизнь стала проще. За это выпьем, хорошо?
– Хорошо, — без энтузиазма отозвалась Бэлла.
Из теннисной сумки она извлекла причудливо расписанный тубус, отодрала крышку, попробовала вынуть бутылку из картонной трубы.
– Дай-ка…
Я наклонил тубус над креслом и шарахнул кулаком по донышку — из картонного жерла медленно вышел золотистого оттенка снаряд, литровый.
– Давай. За то, что жизнь стала проще.
Мы взялись за дело серьезно: без разминки, не смакуя, не цедя маленькими глотками.
– Первая пошла, вторую крылом позвала! — энергично выдохнула Бэлла алкогольные пары, и я убедился, что ее познания в дворовом фольклоре не ржавеют. — Этот парень… Ну тот, у театра… У тебя с ним проблемы?
– Да нет никаких проблем, он меня нанял, он мне предложил, с точки зрения здравого смысла, невероятную работу, а когда я попросил его дать мне кое-какие материалы конфиденциального характера, он решил проверить меня на вшивость — вот и все.
– Проверить на… Как это? Вшивость? — нахмурилась Бэлла.
– Это значит… — я задумался, подбирая синоним. — Это значит — взять на понт.
– А-а-а! — понимающе кивнула Бэлла.
То-то и оно: они подкладывают мне симпатичную девушку и просят ее меня расколоть. Когда они понимают, что с этим ничего не вышло, они отправляют меня в дачный погреб отбывать испытательный срок. Час назад, перед тем как уехать от театра, я спрашивал у Катерпиллера: а бить меня резиновой дубинкой по башке тоже входило в планы проверки? Но он всерьез удивился: нет-нет! Как можно! — и я склонен ему верить. Он насторожился и потребовал подробный отчет о происшествии.
Значит, мне перепало случайно, по недоразумению… Что ж, ни за что ни про что получить по башке — это вполне в рамках нашего жанра.
Тут приятную беседу прервал телефонный звонок. Бэлла нахмурилась, глянула на часы (начало первого!), взяла трубку.
– Комендатура! — рявкнула она старшинским голосом и тут же осеклась. — Ой, это ты? Да мы тут… Да, приятель университетский… — я наблюдал за ней — и не узнавал Бэлку, нет, не узнавал — я никогда не слышал в ее голосе этих мягких, материнских интонаций — Ну, конечно! Давай, ждем! Ты на такси? Значит, минут через пятнадцать? Да, ждем.
– Счастливый соперник? — я сделал свирепое лицо.
– М-м-м… — Бэлла покусывала губу. — Это… Ну, словом, это Слава.
– Ладно, на посошок! — я налил немного, поднял стакан, поприветствовал Бэллу.
– Брось! — она махнула рукой и наконец стала похожей на себя прежнюю. — Он нормальный мужик, без этих, как это… за… за…
– Закидонов?
– Ага! Он очень хороший парень, вы друг другу понравитесь.
Я прошел к телефонному столику, где по-прежнему сидела Бэлла, опустился перед ней на колени, взял ее за руку — ты готова исповедаться?
Она смиренно кивнула
– Он не импотент, как твои — первый? — Бэлла, потупив глаза, покачала головой. — И не пишет стихи, как твой — второй? Нет? Очень хорошо, очень… Он в состоянии выпить этот стакан без закуски? Что? Даже не один?! Ладно, я отпускаю тебе все предыдущие грехи!
Слава оказался человеком, в котором — всего много: двухметровый рост, огромная, как у баскетболиста, ладонь румянец во всю щеку — мы моментально сделались друзьями. Слава работал анестезиологом. У него была внеплановая операция — потому и припозднился.
Бэлла постелила мне на кресло-кровати с покатыми подлокотниками; ложе оказалось удобным, но спал я скверно — все покоя не давал этот запах… Мне казалось, что я сплю в обнимку со старухой.
11
Монитор косился на меня взглядом слепого. Однажды на Тишинском рынке я видел настоящего слепого — он был, естественно, нищим и побирался у магазина 'Рыболов-спортсмен'. Я видел его мельком, но успел подумать: такого в природе не бывает, это бутафория — нищему просто вдавили под веки пару бледно-зеленых маслин молочной спелости, позабыв прорисовать в них зрачки, хрусталики, радужные оболочки.
Пару раз этот старик с маслинами вместо глаз заглядывал в мой сон, и Музыка наутро говорил, что я кричал.
Я показал электронному глазу язык и так — с перекошенной рожей — проник в офис, встав в голубом поле монитора перед примерной барышней.
Направляясь сюда к условленному часу, я притормозил у метро. В лавке 'колониальных товаров' я прикупил для секретарши подарок и заплатил лишние деньги за то, чтобы его завернули в плотную упаковочную бумагу, простроченную наискось товарной маркой всемирно известной парфюмерной фирмы, и перевязали крест-накрест голубой атласной ленточкой.
Девчушка в ларьке сердилась: бери так! Нету ленточки! Но я, просунув голову в узкое окошко, нашептал, что, мол, сочтемся; и вообще — не могу же я являться надень рождения без красиво упакованного презента… Продавщица прыснула: на день рожденья?! Я сказал: вот именно, моей двоюродной бабушке сегодня исполняется восемьдесят лет! — и хозяйка ларька захохотала — густо, низко, как хохочут все бабы, приставленные к прилавку.
Настаивать на упаковке имело смысл — я приобрел пачку американских презервативов.
Я присел на край стола и аккуратно поставил презент рядом с телефоном.
– Это тебе. Ты мне нравишься. Ты мне подходишь.
Она равнодушно кивнула на дверь шефа: 'Вас ждут!' — и углубилась в бумаги, проигнорировав подарок.
Я убежден: стоит мне скрыться за дверью, она его развернет.
Занятно, как будут развиваться наши отношения, когда я выйду из кабинета?
Катерпиллер имел потерянный вид — наметанным глазом я определил, что вид он в самом деле
