тебя больше удерживать, только когда с горы ты спускаться будешь, дорогой мимо пропасти идти, то загляни в нее и увидишь там всех, кто за шашкою-саморубкою ходили, но вместо нее из высоких закромов, что ты видал, карманы себе набивали.
Попрощался Ванюшка с казаками и легко так под гору пошел. Дошел до пропасти, заглянул в нее и видит: все дно ее от человеческих костей бело. Рубили головы казаки, что сторожами к пещере были приставлены, тем, кто в нее за шашкой-саморубкой ходили и своего слова не держали, вместе с шашкой-саморубкой и серебро, и золото, и самоцветные камни брали. Рубили им головы казаки и бросали их всех в глубокую пропасть, куда сам черный ворон не залетает.
Подивился Ванюшка жадности погибших и пошел себе дальше. Дошел до старого дуба, отвязал коня, сел и поехал прямо в родную станицу, к себе на тихий Дон.
Едет, песни себе подтанакивает, попевает, к родной станице подъезжает. Возрадовался он, приободрил коня и на рысях в станицу въехал. Улицей едет, к круглому дому под железной крышей подъезжает. А возле него почти что все станичные сироты и вдовы стоят и его середнего брата Николая клянут. Приостановил Ванюшка коня, сам плетью помахивает, оводов и мух с него сгоняет, а сам спрашивает:
– За что вы, вдовы и сироты, моего середнего брата Николая ругаете?
Восплакались все вдовы и сироты.
– Да как же нам его, мошенника толстомордого, не ругать: забрал он у нас еще с прошлой осени земельку, обещался за нее поплатиться, а сам нам никому ни единой копеечки не дал.
Стыдно стало Ванюшке за своего брата. Соскочил он со своего коня, вбежал по порожкам на парадное крыльцо и не так ли в него, в крыльцо, застучал. Вышел сам его середний брат Николай, открыл дверь и говорит:
– Что ты, брат Ванюшка, буянишь, в двери ко мне бьешь, покою не даешь? Пожалюсь я атаману, у него и на тебя, глядишь, управа сыщется.
А Ванюшка ему в ответ:
– Ты бы, брат, чем меня зря ругать, лучше поплатился бы сиротам и вдовам за их земельку.
Еще больше озлился брат Николай на Ванюшку.
– Ишь ты, какой мне указчик нашелся, невесть где шатался, а теперь указываешь, тоже умник какой сыскался!
Без тебя знаю, когда и кому платить надо. А эти, – он указал на сирот и вдов, – еще с меня годик подождут.
Хотел уже затворить дверь, как Ванюшка к шашке-саморубке разом наклонился и шепнул ей:
– Шашка-саморубка, накажи моего середнего брата Николая за слезы сиротские, за обиды вдовьи, как сама знаешь.
Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулись да как вдарит брата Николая, и покатилась его голова по порожкам прямо на дорогу. Избавила шашка-саморубка сирот и вдов казачьих от прижимистого арендатора-перекупщика.
Сел Ванюшка на коня и дальше по станице едет. Выехал на станичную площадь и видит: на углу дом круглый под железной крышей стоит, куда больше, чем у среднего брата Николая. Подъезжает, а возле него много мужиков-лапотников со своими бабами сидят, и все они его старшего брата Петра клянут. Приостановил Ванюшка коня, сам плетью помахивает, оводов и мух с него сгоняет, а сам и спрашивает:
– За что вы, мужики-лапотники и бабы, моего старшего брата Петра ругаете?
Еще пуще мужики-лапотники и их бабы разошлись.
– Да как же нам его, мошенника толстопузого, не ругать – все лето мы у него работали, хлеб убирали, обещался он нам с пожинок поплатиться, а сейчас вот уже осень скоро заходит, а он нам никому еще ни единой копеечки не дал!…
Стыдно стало Ванюшке за своего брата. Соскочил он со своего коня, вбежал по порожкам на парадное крыльцо и не так ли в него кулаком застучал. Вышел сам его старшой брат Петр, открыл дверь и говорит:
– Что ты, брат Ванюшка, буянишь, в двери ко мне бьешь, покоя не даешь? Пожалюсь я атаману, у него и на тебя, глядишь, управа сыщется.
А Ванюшка ему в ответ:
– Ты бы, брат, чем меня зря ругать, лучше поплатился бы мужикам- лапотникам да бабам за их работу тяжелую.
Еще больше озлился брат Петр на Ванюшку.
– Ишь ты, какой мне указчик нашелся, невесть где шатался, а теперь указываешь, тоже умник какой сыскался. Без тебя знаю, когда и кому платить надо. А эти, – он указал на мужиков-лапотников и на баб, – еще с меня годик подождут.
Хотел уже затворить дверь, как Ванюшка к шашке-саморубке разом наклонился и шепнул ей:
– Шашечка-саморубочка, накажи моего старшего брата Петра за слезы бабьи, за обиды мужичьи, как сама знаешь.
Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулась да как вдарит брата Петра, и покатилась его голова по порожкам, прямо на дорогу. Избавила шашка-саморубка мужиков- лапотников да баб от жадного хозяина.
Сел Ванюшка на коня и дальше по станице едет, свернул в переулок, а к нему станичный печник Федор, мужик простой, навстречу идет, а за ним два старика-гласных опивахи, уже малость выпивши, привязались, за руки хватают, двугривенный на водку себе просят.
– Ты нас уважь, угости, а если нам на водку, Федор, мужик простой, не дашь, то мы тебе, старики-гласные, морду поколупаем и ребра пересчитаем, а ты и руки отвести не смей и тронуть пальцем нас не подумай, мы гласные-старики, почетные казаки!…
Не стерпел тут Ванюшка, разом, не слезая с коня, к шашке-саморубке наклонился и шепнул ей:
– Шашечка-саморубочка, накажи обоих стариков-гласных, почетных казаков, как сама знаешь.
Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулась и начала обоих стариков-гласных, почетных казаков, по спине и по бокам охаживать. Остряком она их не бьет, не рубит, вина за ними невелика – малая, а плашмя все к ним прилегает. Хватаются старики-гласные, почетные казаки, за бока да за спины, в голос кричат и о водке забыли, а шашка-саморубка их все охаживает, все учит, чтобы из мужика они понапрасну копейку на водку себе не вымогали. Поучила она их, в ножны вскочила, и поехал Ванюшка дальше.
За станицу выехал, на Астраханский шлях свернул и едет. Везде Ванюшка над неправдой и злодеями суд свой справедливый с шашкой-саморубкой творят, и немало злодеев шашка- саморубка порубила. Барина Живоглотова она зарубила за то. что он с мужиков за оброк последние лапти поснимал, купца-аршинника не помиловала, тоже зарубила, аршин у него о пятнадцати вершков был, в ад его отправила – пусть чертям он там докрасна каленые пятки голыми руками считает. Сняла голову шашка- саморубка с богатея, что не пожалел мужика и со двора за долги по¬следнюю коровенку-буренку кормилицу его детей сводил. И еще много всяких злодеев она порубила, всякой много неправды искоренила.
Слух о Ванюшке в столицу, до самого царя дошел. Испугался царь, а ну-ка к нему самому Ванюшка приедет, в его столицу гостем незванным пожалует, во двор войдет, шашке-саморубке шепнет, и начнет она его верным слугам головы рубить, а потом и до него дойдет, с него голову снимет, не поглядит шашка-саморубка, что он царь. Ведь все люди, все человеки – за каждым грех водится. Нет такого человека у него, царя, чтобы руки вокруг мужика не грел, с него шкуры не снимал.
Созвал царь всех своих приближённых к себе на совет. Думали, думали они,
