– Помочь тебе? – Шиола помолчал. – А как же я тебе помогу? – спросил он.
– Ты сам пораздумай, если захочешь, сумеешь. Куда уйти Иаго, как не к пастухам?… В низины он спуститься не посмеет. И если он придет к тебе в гости, ты сообщи мне, – я налечу с казаками и поймаю его.
– Что? – переспросил Шиола.
– Если он придет к тебе в гости…
– Как? Предать гостя, обесчестить хлеб-соль?… Ты о чем говоришь со мною, Гиргола?
– Ты боишься?
– Тише… Лучше не повторяй, – нахмурился Шиола. – Ты обещал наладить наше дело. Пожалуйста, налаживай и требуй награду – стадо, деньги. Но предать гостя я не могу.
– Как знаешь! А мне одного только надо – снова заполучить в свои руки Иаго.
– Тогда не стану тебе лгать: если придет ко мне Иаго, примет хлеб-соль из моих рук, – я ему не изменю.
– Тогда скажи мне, где он теперь?
– Как перед богом, – не знаю, но не сказал бы, если бы даже и знал.
– Почему?
– Потому, что все мы знаем и любим Иаго, а ты хочешь его предать на пытку. Если бы он самого тебя обидел, я постарался бы помирить вас, как соседей, но ведь он не сделал тебе ничего худого, а вот ты служишь дьяволу и гоняешься за своим же соседом.
– Шиола, а ведь начальнику известно, что Иаго приходит к тебе, бывает здесь.
– А если бы даже и приходил, что в том плохого? Он – мой сосед, оклеветали его, мучают понапрасну, – разве не обязан я ему помогать.
– Нет, Шиола, не говори так, а то погубят тебя, уничтожат…
– Пускай, все равно гостя не выдам.
– Берегись, Шиола.
– А чего мне бояться? Ничего у меня не оставили, а теперь хотят еще предателем сделать…
– Ты, значит, не хочешь нам помочь?
– Нет!
– Тогда пойдешь со мной к диамбегу.
– Зачем?
– Так мне велено… Сам с ним поговоришь.
– Я не пойду! – резко сказал Шиола и, встав, повернул к стоянке.
Гиргола решил во что бы то ни стало сломить этого гордого пастуха и двинулся следом за ним. Когда подошли к стоянке, он тронул его за плечо и громко сказал:
– Шиола, тебя вызывает диамбег, придется тебе поехать с нами.
– Вон сколько отар и людей мне поручено, разве могу я их оставить?
– Это не мое дело, ты должен поехать.
– Нет, не могу.
– Ну, еще как поедешь!
– Богом клянусь, – не поеду. Гиргола пристально посмотрел на него.
– Задержите его! – обернулся он к казакам. Те повскакали с мест.
Шиола отскочил назад и выхватил кинжал.
– Подходите, кому жизнь не дорога! – закричал он. Казаки остановились. Тем временем подбежали пастухи с дубинами и стали рядом со своим главарем.
– Уходи, Гиргола! – крикнул Шиола, – ты пришел к нам, как гость, мы оказали тебе почет, а теперь уходи своей дорогой!
– Говорят вам, – арестуйте его! – кричал Гиргола. Казаки двинулись было на Шиолу, но на них градом обрушились длинные дубины. Казаки обнажили сабли, но пастухи не подпускали их к себе, отражая дубинами. На крики сбежались с гор другие пастухи и целой толпой погнали казаков, избивая их.
Гиргола, зачинщик драки, увидев, как сильно напирают пастухи, вскочил на коня и исчез раньше всех.
Вскоре все затихло, так как брошенные своим есаулом казаки тотчас же запросили о пощаде и ускакали избитые до крови. А пастухи решили отныне всеми силами защищать Иаго от врагов…
Между тем Нуну все еще продолжала томиться в Аршской крепости. Она поправлялась медленно, все тело ныло от глухой боли.
Приставленная к ней женщина, кума Гирголы, не отходила от нее ни на шаг. Сперва она относилась к Нуну, как к женщине, изменившей мужу и семье, и, значит, по обычаю гор, достойной всяческого наказания. Но вскоре, ни о чем не расспрашивая, руководствуясь одним лишь женским чутьем, она поняла, как нестерпимо страдает Нуну, и прониклась к ней глубочайшим состраданием. Из врага она превратилась в ее искреннего друга, и была готова на все, только бы облегчить боль ее сердца. Но, не зная, как помочь Нуну, она ограничивалась пока одним лишь сочувствием.
Даже мужчин порабощали в ту пору жестокая несправедливость и грубая сила, – что же оставалось делать женщинам? Могла ли беззащитная вдова заступиться за Нуну перед Гирголой? Для того, чтобы облегчить печаль Нуну, она прибегала к одному лишь средству, доступному каждой женщине, – к слезам сострадания; и она плакала вместе с Нуну.
В каждом ее слове, во всем ее обращении было столько доброты и сочувствия, что невольно думалось: Как может под такой суровой внешностью таиться столько доброты и чистоты?
Как-то вечером Нуну лежала в постели. Лицо ее пылало от жара, и она поминутно просила воды.
– Не пей много, вредно тебе, – говорила ей женщина, подавая напиться.
– И слава богу, и пусть будет вредно! – тихо проговорила Нуну.
– Что ты? Отчего так? Потерпи немного!
– А к чему терпеть? Зачем мне жить обесчещенной, никому не нужной?
Наступила тишина. Жгучая жалость залила сердце старухи. Ей уже было известно, из-за чего страдает Нуну: оторвали девушку от любимого человека, насильно выдали замуж, а теперь вот держат взаперти, как преступницу!
Однажды старуха пошла к роднику стирать белье. Вдруг из-за валунов вышел вооруженный с ног до головы юноша и, осматриваясь по сторонам, подошел к ней.
– Удачи тебе в работе, Дареджан! – приветствовал он ее.
Женщина подняла голову и замерла от удивления.
– Что? Не узнала меня? – опросил неизвестный.
– Узнать-то узнала! Да только откуда ты появился в этих местах?
– А вот появился, и все тут! – улыбнулся юноша.
– А у нас уже слух прошел, будто злые недруги убили тебя… Слава богу, жив остался. Радуюсь за тебя…
– Долгих дней тебе за это! – поблагодарил юноша.
– Где же ты скитался, Коба, почему не показывался?
– Постой, все тебе расскажу… Только сперва скажи, что ты тут делаешь?
– Я здесь у Гирголы живу… Женщина больна у них в доме. Самого Гирголы нет, вот я и смотрю за ней.
– Смотришь или караулить приставлена? – тихо спросил Коба, пристально смотря на старуху.
Та поймала его взгляд, покраснела и опустила голову.
– Что ж молчишь? – продолжал Коба. – Девушку похитили, насильно обвенчали, держат под замком, а тебя приставили стеречь… Стыдно это, Дареджан, стыдно!..
– Нет, Коба, это не так!
– А как же?
– Я же сказала тебе, что только смотрю за больной!
– Пропади пропадом наше время! Прежде ни одна женщина не пошла бы на это. Тогда Гирголу изгнали бы все из теми, а теперь ты ему помогаешь! Где твоя честь?
– Не говори о чести, Коба! Не виновата я. Сперва думала, что Нуну и вправду провинилась, изменила
