– Как очутился ты в стане врагов?
– Как?… Ты хочешь, чтобы я рассказал обо всем?… Не надо, Гоча, оставь меня в покое. Ты видишь, трудно мне говорить… Ты всегда был добр ко всем, зачем же нынче ты терзаешь меня?…
– И моя душа не спокойна, Гугуа! Ты сам видишь… Каждое слово, каждый вопрос и меня ранят, как стрела, но долг перед теми велик и одинаков и для тебя, и для меня… Говори правдиво обо всем.
– Хорошо, я буду говорить! – воскликнул Гугуа и обернулся в ту сторону, где стоял Онисе.
От непомерного напряжения лицо несчастного Онисе исказилось страшной гримасой, он весь согнулся, как под непосильной ношей. Снова замолчал Гугуа, сдержав себя, и обратился к судьям:
– Выслушайте меня!.. Я не боюсь смерти… Если вы не казните меня, все равно я не останусь жить. Для чего мне жизнь, опозоренная однажды!.. Так выслушайте же меня… Я буду говорить только правду… Я шел с гор и, когда спустился вниз, столкнулся лицом к лицу с наступающим врагом… Тут я повернулся и пустился бежать к нашим траншеям, чтобы предупредить своих, но враги гнались за мною по пятам, я не успел добежать… Они не стреляли в меня, чтобы выстрелом не всполошить нашей охраны и не выдать себя, а у моего проклятого ружья сломался курок… И вот – наши видели меня, как бежал я впереди врага, и назвали меня предателем… Пусть расступится земля и поглотит меня, если я говорю неправду!
– Зачем ты ходил в горы? – спросил один из судей.
– По делу ходил.
– Ты был один? Гугуа молчал.
– Один был? – переспросил судья.
Гугуа боролся с собою. Не хотел он произносить имени той, которую продолжал любить больше всех на свете, не хотел делать ее мишенью пересудов и сплетен.
– Что в том, один я был или нет? – заговорил наконец Гугуа. – Вы хотели узнать, не предал ли я вас… Я говорю вам: нет, не предавал, – бог тому свидетель! Никогда в моем сердце не рождалось ничего похожего, нет в нем ничего враждебного вам!.. А больше не спрашивайте меня ни о чем, ответы мои не спасут меня, а только отравят мне последние минуты!
Гугуа замолк. Он скрестил руки на груди и не отвечал больше ни на один вопрос. Тяжелым камнем ложилось на плечи Онисе его молчание.
В глубокой тишине ждал народ решения старейшин.
Долго совещались судьи, окружив Гоча тесным кольцом. Наконец расступился их круг. Все вернулись на свои места. Народ взволнованно ждал приговора. И среди общей настороженной тишины снова зазвучал голос Гоча.
– Господи, прости нас, если мы совершаем ошибку! Мы стараемся судить по вразумлению твоему. Спокойствие Хеви требует, чтобы Гугуа был отвержен от теми, отрешен от родни своей… Только жена может сопровождать его. Отныне никто не посмеет предложить ему огня, если увидит, что он нуждается в огне, дать ему воды, если встретит его жаждущим, подать хлеба, если он будет голоден… Все двери будут закрыты перед ним, все будут немы для него и глухи к его мольбам… О, ангелы хевского Джвари, пошлите проклятие свое на голову изменника, предателя теми!..
– Остановись! – кто-то вдруг прикоснулся к Гоча и прервал его.
Народ глухо зашумел: кто смеет прикасаться к хевисбери, когда тот стоит под сенью верховного знамени? Это был Онисе.
– Остановись, хевисбери! Гугуа прав!.. – крикнул Онисе. Его спутанные волосы взметались, глаза выступали из орбит.
Негодующий ропот усилился. Гоча шевельнул знаменем, колокольчики зазвенели – и тишина водворилась.
– Говори! – приказал он сыну.
– Гугуа прав, – нельзя наказывать невинного! У нас с ним есть причины для кровной вражды. Верно, он шел с гор и свернул вниз на тропинку только затем, чтобы убить меня… Но он натолкнулся на неприятеля… И вы напрасно обвинили его в измене!..
– Кто тебе рассказал все это? – воскликнул Гугуа, и глаза его загорелись подозрением.
– Я слышал все сам, своими ушами… Когда ты говорил, я сидел у дороги в засаде… К чему скрывать?… В гибели моих братьев повинен я, на моей душе грех… Я потерял рассудок, я пропустил врага!.. Гугуа не виновен ни в чем… – торопился досказать Онисе. Он дрожал всем телом.
Слова Онисе упали на толпу, как гром…
Ошеломленный отец дрожал от ужаса, слушая сына. Долго молчал он, потом раздался его слабый голос.
– Вот как понял ты мое наставление! – проговорил он наконец с глубоким укором. – Будь проклят! – вдруг крикну он. – Ты станешь ненавистен для всех, ты осквернил кости предков своих! Нет наказания, достойного тебя!.. Кровь братьев наших вопиет к небу, – обернулся он к судьям, – кровь братьев требует возмездия! Решайте же!
Старейшины посовещались, потом один из них приблизился к Гоча.
– Гоча! Твой сын не предавал Хеви… Юношеская страсть заставила его забыть свой долг…
– Тем суровей должна быть кара! Усы – знак чести мужской, он опозорил их. Мертв для нас Онисе… Он должен быть казнен на костре!..
– Гоча! – обступили хевисбери старейшины. Все напрасно
– Он должен, должен умереть!.. И если у вас не хватает отваги для справедливого приговора, – я, я сам…
Старец выхватил кинжал и с криком: «Изменник должен умереть!» – кинулся к сыну.
Сверкнул клинок, и Онисе рухнул на землю. Кинжал пронзил ему сердце насквозь.
Все это совершилось так стремительно, что никто не успел предотвратить беды.
Страшен был старец в своем исступлении, все испуганно сторонились его.
– Гоча! – подошел к нему наконец Гугуа.
– Ну? – безотчетно, словно откуда-то издали, спросил старик.
– Я говорил тебе, что не виновен я, но все равно мне не жить после такого позора… Не может мужчина слизнуть с себя плевок… Прощай, Гоча! Прощай, мой народ!.. – Гугуа выхватил из-за пояса пистолет, наставил себе в рот дуло, и мозг его взлетел в воздух…
Старик глубоко вздохнул, испуганно огляделся и вздрогнул. Он отшвырнул от себя окровавленный кинжал… Постоял молча. Потом вдруг рухнул на землю и прильнул к холодеющему трупу сына.
– Сын мой, сын!.. – часто зашептал он.
Долго сидел он, склонившись над трупом. И вдруг поднял голову, вскочил на ноги, безумие загорелось в его глазах.
– Прочь, прочь!.. – закричал он, отталкивая что-то невидимое протянутыми вперед руками. – Кровь, кинжал… Сын, сын мой! Где мой сын? – рыдал он исступленно…
Прошли дни. Успокоился Хеви. Жизнь вошла в свою привычную колею.
Только с тех пор никто не ходил мимо леса Самтверо. Там жил умалишенный Гоча и донимал прохожих расспросами о сыне своем. Всех зазывал он к себе в гости и каждому рассказывал, что ждет, ждет своего сына с дальней дороги. Потом начинались угрозы и мольбы… Где его Онисе, почему не идет так долго, что с ним случилось?
Долго томился так несчастный безумец, пока однажды в снежную зиму не унес его в глубокую пропасть обвал.
А Дзидзии никто больше не видел с того дня, как рассталась она с Онисе.
