К северо-западу от Тегерана, в западной части Шимрана, за Таджришем и другими поселками в предгорьях Эльбурсского хребта расположилась маленькая деревенька.
Посреди нее, извиваясь между прячущимися в садах глиняными домиками, протекает небольшая речка.
Воздух здесь бесконечно чист и нежен, а густые заросли деревьев, покрывающие оба берега реки, придают всему этому местечку вид зеленеющей рощи и делают его невыразимо привлекательным.
Сюда-то и решил Ферох привезти Мэин. Во-первых, здесь редко бывают горожане, а во-вторых, здесь жил приятель, который в прошлом году гостил две недели в доме Фероха.
Сад, куда направлялся Ферох, был расположен на западном берегу реки. Внутри его стоял деревенской постройки домик из трех крошечных комнат, перед домом был огород, а самый сад, осененный нежной весенней листвой деревьев, ступенчатыми террасами спускался к реке; почва повсюду была покрыта зеленеющей травой.
Через два часа по выезде из города, дрожки, миновав Юсеф-Абад и Тэнк, подъехали к Эвину.
Дав извозчикам щедрый анам, Ферох отпустил их, строго наказав молчать в случае, если кто-нибудь будет расспрашивать о сегодняшних седоках. Извозчики поклялись, что не раскроют рта.
И Ферох с Мэин и Джавадом, несшим кое-какие вещи, направились в дальний конец деревни.
Постучались. Хозяин был, по счастью, дома. Кланяясь и любезно приветствуя Фероха, он пригласил их войти. Ферох с Мэин и Джавадом устроились в комнатке с двумя стеклянными дверьми, выходившими на реку. Комнатка эта была крошечная, площадью в два-три зара. Стены были чисто выбелены, а на тагче стояли две голубые лампы, над которыми висело маленькое зеркало. Пол был покрыт новеньким красным килимом. Джавад, сложив вещи в углу, тотчас же вышел.
Провожавший их хозяин стоял у двери боком в такой позе, чтобы было ясно, что он не смотрит на Мэин и видит только Фероха.
— Дядя Керим, — сказал ему Ферох, — я хочу здесь пожить некоторое время, но так, чтобы о моем пребывании никто не знал.
Дядя Керим сказал:
— Живите, пожалуйста, сколько вам поживется. Мы с женой готовы вам служить и все, что надо, для вас достанем и сделаем, а насчет того, что говорите — тоже будьте покойны, я уже сделаю так, что никто ничего знать не будет.
Ничего другого Ферох и не ожидал: он хорошо знал дядю Керима, и если спросил, то больше для того, чтобы узнать, не произошло ли какой-нибудь перемены.
Удостоверившись, что дядя Керим таков же, как и прежде, Ферох сказал:
— Аферин!
И попросил его в виде первой услуги приготовить чай.
После ухода дяди Керима Мэин сняла нэгаб, и из складок чадры, точно луна из облаков, на Фероха взглянуло ее прекрасное лицо.
Ферох не тревожился больше и спокойно обдумывал их будущую жизнь.
— Здесь мы заживем, — говорил он Мэин. — По пятницам и субботам сюда, правда, наезжают гуляющие из города, и в эти дни нам придется сидеть дома, зато уж в другие дни, а особенно по вечерам, здесь полная тишина. Будем вместе гулять, бродить по полям, на речку ходить. Так спокойно и дождемся ответа отца.
Мэин, напротив, была задумчива и подавлена. Она была чистая и безупречная девушка, но она знала, что, несмотря на все протесты, женщина все еще остается в этом мире низшим существом и, в то время как мужчина может свободно сходиться с женщиной, женщина в таких случаях объявляется порочной и падшей.
Конечно, эти темные люди ничего не скажут Фероху, но что они будут потом говорить о ней, как будут ее называть?
И каждый раз, как Ферох заговаривал о том, как они будут жить здесь, что, может быть, им придется остаться здесь надолго, ей делалось тяжело и сердце ее болезненно стучало. Она чувствовала, что подобная жизнь не может продолжаться долго, что конец ее уже близок.
Через полчаса поспел самовар, и Джавад принес им чаю.
Напились чаю, и Ферох принялся устраивать Мэин поудобнее.
Когда Мэин глядела на Фероха, сердце ее, которое тоже мечтало о его близости, успокаивалось. Она была как будто счастлива. Порой она говорила себе:
«Почему у меня такие мысли? Ферох же любит меня, и я знаю, что он не оставит меня до последнего дня моей жизни. Зачем же отравлять себе эти часы жизни с милым Ферохом, точно это жизнь у отца и матери, которые не оставляли меня в покое с этим шахзадэ. Ферох мой любимый, Ферох — вся моя жизнь...»
Мало-помалу эти мысли овладевали ее мозгом и, следя за хлопотами Фероха, она уже не грустила и не волновалась, ей было весело и радостно.
Но и в этот миг в ее душе звучал и не смолкал все тот же голос: «Ненадолго, нет, ненадолго».
Она говорила себе: «Явится кто-то, кто положит конец этой нашей жизни. Отец, мать или кто-нибудь еще сильней... О, если теперь меня разлучат с Ферохом, я больше никогда его не увижу...»
Было пять часов. Солнце уже повернуло на запад. Темнело. С реки доносился шум воды, бежавшей по камням, и шум этот тревожил сердце. Оправившиеся от усталости Ферох к Мэин поднялись и рука об руку, прижимаясь друг к другу, вышли. Они обошли маленький бассейн перед домом, огород и спустились к реке.
Река была по-весеннему полная. Вода бежала быстро и бурно. Ферох и Мэин выбрали на берегу по камню и уселись друг против друга. Волны плескались возле ног и иногда совсем захлестывали их камни. Река ревела, точно зверь. В безумной радости глядели влюбленные друг на друга, наслаждаясь шумом воды и звуком своих голосов.
Есть ли наслаждение выше, чем быть вблизи того, кого любишь, есть ли большее успокоение, чем слушать шепот его души, большая сладость, чем сладость его лица и его речи?
Понемногу темнело. Солнце опускалось, готовясь скрыться за горами. И по мере того как гаснул свет, все нежнее становился воздух.
А у Мэин так болело сердце, точно это был последний вечер в ее жизни. Ей так хотелось, чтобы этот день никогда не превратился в ночь. Но разве природа слушает наши приказания?
Еще через два с половиной часа солнце совсем зашло, и настала тьма.
Ферох подвигался все ближе и ближе к Мэин, точно она вдруг приобрела магнитные свойства и непреодолимо притягивала его к себе. Осмелев, он пересел к ней, на ее камень, и взял ее нежные руки.
Не было ни души. Дядя Керим не вернулся с поля, жена его возилась в кухне с ужином, а уставший Джавад спал на террасе дома.
Ферох целовал Мэин и прятал свое лицо в ее кудрях. Мэин не противилась, ей было хорошо.
Одна за другой на небе проступали звезды. Но Ферох и Мэин не хотели уходить.
Ферох целовал ноги Мэин, он приникал лицом к следам ее ног. Он не только любил Мэин, он ее обожествлял, точно она была не человек, а одна из тех небесных гурий, которых аллах обещает людям в награду за точное исполнение намазов и постов.
Было уже около девяти. Это значило, что они провели здесь четыре часа. И все еще им не хотелось уходить.
Наконец Ферох услышал голос Джавада:
— Ужин готов!
Никакой ужин не мог для Фероха быть вкуснее поцелуев, которые он срывал с прелестного, точно цветок, лица любимой. Однако тело требовало пищи.
И Ферох, обняв Мэин, поднял ее и поставил на берег, потом, перебравшись через поток, протекавший между камнем и краем берега, зашагал с Мэин к дому. Жена Аму-Керима состряпала ужин.
Первым блюдом его был чудесный абгушт[5] с фасолью и горохом, абрикосами и сливами, и вторым — плов с подливкой из орехов, который был отлично приготовлен и имел
