НИКОЛАЙ ПРИГЛАШАЕТ ШАМИЛЯ
Розен полученным от Фезе донесением остался весьма недоволен, считая, что тот упустил Шамиля, который почти уже был в его руках. Но императору все же направил торжественный доклад о взятии Телетля, покорности Шамиля и водворении в Дагестане совершенного спокойствия.
Доклад этот пришелся как нельзя кстати. Николай получил его в Крыму, где только что учинил смотр Черноморскому флоту и намеревался вскоре посетить Кавказ, который собственно и был главной целью предпринятой им инспекционной поездки. Первоначально император считал достаточным ограничиться посещением Грузии и Армении, а также осмотром закавказских укреплений. Но торжественные реляции Розена, видимо, побудили Его Императорское Величество изменить свои планы. Открывалась долгожданная возможность окончить Кавказскую войну, столь обременительную для казны и международной политики России.
Розену было велено экстренным образом снестись с Шамилем и непременно убедить его явиться с ближайшими сподвижниками в Тифлис на высочайшую аудиенцию для принесения раскаяния, выражения полнейшей преданности и 'испрошения всемилостивейшего помилования' за свои деяния. Сделать это надлежало таким образом, чтобы инициатива, по возможности, исходила от самого Шамиля. В крайнем случае — от кавказского командования.
В благодарность за раскаяние Шамилю предполагалось оказать монарший милости, могущие якобы укрепить его авторитет как вождя мирных горцев под сенью императорского скипетра.
Знай Розен, к чему все это приведет, он бы, наверное, поостерегся сообщать о победе над Шамилем. Теперь же у него не оставалось выбора, тем более что аудиенция предполагалась в Тифлисе, куда в скором времени должен был прибыть Николай.
Дело было поручено Фезе, скорый ответ которого поверг Розена в изумление. Выходило, что Шамиль не то чтобы совсем покорился, а напротив, весьма возвысился и собирается с силами на случай новых покушений на независимость своего Имамата.
Краснобайство Фезе сулило Розену весьма мрачные перспективы. Оставалось одно — положиться на Клюгенау, которого Розен недолюбливал и обходил наградами, но который один лишь мог иметь на Шамиля хоть какое-то влияние ввиду их прежних относительно мирных отношений.
Шамиль действительно откликнулся на приглашение Клюгенау о встрече. Она состоялась под Гимрами, куда оба прибыли с небольшими конвоями. Клюгенау горячо убеждал Шамиля не упускать счастливого случая воспользоваться благосклонностью императора, обещал полное прощение и соблазнял неслыханными благами, предъявлял неоспоримые аргументы в пользу прекращения войны и обрисовывал прелести мирной жизни.
Шамиль, казалось, сочувственно внимал благим советам Клюгенау, здраво входил в положение вещей и вовсе не был против мира, который недавно заключил с Фезе. Но о поездке в Тифлис ничего определенного не ответил, заметив, что не может принять такое решение, не получив согласие Ташов-Гаджи, Кебед-Магомы и Абдурахмана Карахского, с которыми у него на подобные случаи заключен клятвенный договор, тем более что они тоже приглашаются на аудиенцию. Между прочим, Шамиль упомянул и о прежних мирных договоренностях с Клюгенау, которые, хоть и не по воле генерала, были нарушены.
По настоянию своего окружения Шамиль при встрече не подал генералу руки, но, прощаясь, хотел все же пожать ему руку, сообразуясь с требованиями дипломатического этикета. И тут приближенный Шамиля — наиб Ахвердилав отвел его руку, чем вызвал гнев и без того раздосадованного Клюгенау. Вспыльчивый генерал замахнулся на дерзкого горца своей тростью, Ахвердилав выхватил кинжал… Чтобы не допустить кровавой стычки, Шамиль схватил генерала за трость, а Ахвердилава за руку с кинжалом. Ситуацию разрядил адъютант Клюгенау штабс-капитан Н. Евдокимов, оттащив за полу сюртука яростно бранящегося командира.
Однако Клюгенау не терял надежды на удачный исход переговоров. Но на следующий день получил письмо Шамиля, в котором говорилось:
'От бедного писателя сего письма, представляющего все свои дела на волю Божью — Шамиля, ген. — майору Клюки фон Клюгенау.
Сообщаю вам, что наконец решился не отправляться в Тифлис, если даже и изрежут меня по кускам, потому что я многократно видел от вас измены, которые всем известны'.
КАТАСТРОФА РОЗЕНА
Розен был в отчаянии. Шамиль засел в своих горах, а император неумолимо приближался к Тифлису. Даже осенняя распутица не в силах была задержать царский поезд.
К тому времени город заполнили зеваки, среди которых замечены были злостные жалобщики. В приемных толпились отпрыски знатных семейств, нахлынувшие на Кавказ в поисках чинов и крестов и искавшие аудиенции с государем в надежде получить выгодное назначение. Канцелярия трещала от челобитных, в которых излагались все безобразия, чинимые пьяными офицерами в местных заведениях. Да к тому же сам начальник тифлисской полиции принял для храбрости так много горячительного, что, когда протрезвел, оказался уже уволенным от должности.
Дела в крае шли из рук вон плохо. Интриги, доносы и очковтирательство стали местным обыкновением. Казнокрадство не только превышало мыслимые пределы, но и принимало причудливые «военные» формы. В надежде, что война все спишет, некоторые командиры устраивали набеги на мирные аулы, если узнавали, что мужчины ушли на подмогу мюридам. Набег выдавался за победу, награбленное имущество спускалось на базаре и пропивалось, фураж и скот употреблялись на воинские нужды, а полагающееся на это денежное содержание тихо присваивалось. Маркитанты кутили с чинами, от которых зависели подряды, и не забывали щедро одалживать их из своих барышей. Население принуждали строить дороги и крепости, забывая платить за работу. Не говоря уже о торговле с горцами порохом, свинцом и прочим казенным имуществом.
Одним словом — война. И казалось, что конца ее желают лишь царь да гибнущие на ней солдаты.
Чтобы как-то спасти положение и умилостивить государя, известного своим крутым нравом, Розен устроил великолепный военный парад на Дидубийском поле под Тифлисом. Но тут-то его и ожидал главный конфуз. Оказалось, что Николай весьма осведомлен о творящихся на Кавказе злоупотреблениях. И первой жертвой монаршего гнева пал зять самого Розена — уличенный в казнокрадстве командир Эриванского гренадерского полка флигель-адъютант князь А. Дадиани. Князь располагал большими суммами, предназначенными для особых поручений — наград, выкупа, подкупа, но, как выяснилось, не все деньги использовал по назначению и жил в Тифлисе на широкую ногу.
Перед всем строем император самолично сорвал с него аксельбанты и тут же надел их на сына барона, Александра Розена. Дадиани был отправлен в Бобруйск, в крепость 3-го класса, охранять армейские склады и арестантов. А сам Розен не снес унижения и подал в отставку. Прошение его было удовлетворено 30 ноября 1837 года На посту командира Отдельного Кавказского корпуса его сменил генерал-лейтенант Е. Головин.
ПУТЕШЕСТВИЕ ИМПЕРАТОРА
Покинув Тифлис, Николай направился по Военно-Грузинской дороге во Владикавказ. По пути в Аксайскую станицу, где его ждал наследник цесаревич атаман всех казачьих войск, царь посетил Пятигорск, Георгиевск и Ставрополь.
В ту ночь в номере губернской гостиницы пировала компания молодых офицеров. Были среди них и два поэта — М. Лермонтов и А. Одоевский. И свел их здесь недавно погибший на дуэли А. Пушкин. Лермонтов был сослан на Кавказ за стихотворение 'На смерть поэта', а декабрист Одоевский попал сюда из сибирской ссылки, где прославился ответом на пушкинское 'Послание в Сибирь'. Строка Одоевского 'Из искры возгорится пламя' вошла в историю и даже украсила в виде эпиграфа ленинскую 'Искру'.
Встречать царя вышли толпы ставропольчан. Была даже устроена иллюминация вдоль дороги горели смоляные бочки. Наконец показались казаки с факелами, сопровождавшие царский поезд. Одоевский объявил, что это похоже на похороны, и вдруг прокричал в темноту на манер гладиаторов, салютующих императору: 'Ave, Caesar, morituri te salutant! (Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!)' Встревоженных приятелей он успокоил тем, что 'русская полиция по латыни еще не обучена'. Возможно, тогда друзья припомнили и другие строки его знаменитого стихотворения:
После Аксаевской император посетил Новочеркасск — столицу войска Донского, а затем, через Воронеж и Москву, вернулся 10 декабря в Царское Село.
Вскоре и друзья-поэты оставили Ставрополь, направляясь к местам своего предписания на беспокойном Кавказе. А гладиаторское приветствие Одоевского, к сожалению, оказалось пророческим.
ДЕКАБРИСТЫ НА КАВКАЗЕ. БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ 4
Если бы всех декабристов, оказавшихся в разное время на Кавказе, удалось собрать вместе, они легко могли бы организовать тайное общество и составить новый заговор. С середины 1826 года около 70 офицеров и более трех тыс. рядовых участников было сослано на Кавказскую войну. Рассудив, что немалый военный опыт офицеров-декабристов более пригоден для баталий, чем для каторги, Николай позволил им искупать свою вину кровью на Кавказе.
