А затем идти дальше.
Перед вами – не просто четырехголосная фуга, но один из величайших образцов фуги в истории музыки. Здесь действуют все те принципы, о которых я рассказал вам в описании четырехголосной фуги.
Первый раз тему интонируют виолончели,
второй раз – альты,
третий – вторые скрипки,
четвертый – первые скрипки.
Но поскольку фуга вписана в жанр концерта, то ко всему сказанному ранее добавляется следующее:
после изложения темы в четырех голосах всем оркестром начинают играть лишь три наших солиста.
Они создают как бы оркестр в оркестре.
Затем вступает весь оркестр, разрабатывая все мелодии фуги.
И вновь три солиста.
Фуга звучит то, как космический исполин, то как игра детей в песочнице на Земле.
Здесь идея концерта как согласия-соревнования достигает такого архитектурного совершенства, которое воспринимается на уровне борьбы микро- и макрокосма.
Здесь мне пришло в голову, что первую книгу на темы о восприятии искусства нужно прервать.
....
И сделать это для того чтобы... немедленно начать вторую. Почему вторую, а не продолжить эту?
По нескольким причинам.
Первая причина
заключается в том, что я очень нетерпелив. Мне не терпится узнать, не опоздал ли я?
Не изменилось ли все настолько, что книга УЖЕ никому не нужна?
Вторая причина.
Через два дня я уезжаю на концерты из Швеции в Россию. Я предложу ее к печати.
А третья и самая главная причина заключается в том, что тем людям, которые пройдут вместе с этой книгой по всем извилинам ее мыслей, чувств и звуков, может оказаться интересным узнать о некоторых тайнах конкретных произведений искусства и их создателей. Например, почему великий русский композитор Петр Ильич Чайковский не писал музыки на стихи великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина?
Никаких романсов! (Крохотный “Соловей” не в счет) Но вдруг создает две грандиозные оперы по Пушкину:
“Евгений Онегин” и “Пиковая дама”.
Сразу могу заинтриговать вас мыслью о том, что никто как Чайковский не ЛЮБИЛ и одновременно НЕНАВИДЕЛ Пушкина. Все творчество Чайковского – это гениальная борьба за и против Пушкина!!!
Или если все-таки попытаться ответить на вопрос о тайне смерти Чайковского.
Было ли это самоубийство?
Или смерть от холеры?
Или Чайковский был кем-то отравлен?
Это не праздные вопросы для того лишь, чтобы удовлетворить чье-либо нездоровое любопытство, но попытка понять некоторые самые важные моменты творческого процесса.
Ответ есть.
И находится он в тайных знаках последнего произведения Петра Ильича. После ряда доказательств, которые я приведу вам, думаю, вы со мной согласитесь.
Чайковский сам закодировал этот ответ в партитуре “Патетической”.
Или, скажем, почему величайшая из когда-либо написанных опер – опера Ж. Бизе “Кармен” – потерпела самый страшный провал на премьере.
До того страшный, что Ж. Бизе не выдержал: умер ровно через три месяца после дня премьеры.
Я осмелюсь высказать самые дерзкие предположения.
И попытаюсь доказать, что я прав.
Достаточно сказать, что в период газетной травли ни самый главный музыкальный критик страны – замечательный композитор (и друг Бизе) Камиль Сен-Сане, ни автор оперы “Фауст”, любимец Франции, Шарль Гуно – не написали ни единого слова в защиту Ж. Бизе и его оперы. (Они не написали ничего плохого. Они вообще ничего не написали.)
Чего и кого они боялись?
Осмелюсь только утверждать, что у них действительно были все основания для страха. Что же такого “вытворил” Бизе в своей опере, что она стала его убийцей?
Ведь Бизе покинул этот мир, когда ему было только 37 лет.
Критики писали о том, что “Кармен” – опера аморальная.
Но ведь это – откровенный абсурд!
Особенно на фоне тех канканов, оперетт, комедий, образа жизни, характерных для Франции времени премьеры “Кармен” (1875 год).
Какое отношение к скандалу имеют авторы либретто оперы Галеви и Мельяк?
Что такое особенно страшное для Франции закодировал Бизе в своей музыке?
И кого на самом деле любила Кармен?
И символом чего является Кармен?
Какова роль одной очень странной героини оперы, которая никогда не появляется на сцене, но, однако, руководит ходом действий.
В опере есть даже эпизод, за который, живи Бизе в Советском Союзе, он угодил бы в ГУЛАГ без права переписки.
О музыке, как сильнейшем лекарственном средстве.
О том, как одна симфония спасла человека от самоубийства.
И может помочь очень многим в трудную минуту.
О разных музыкальных произведениях в борьбе против
разных заболеваний.
И о многом, многом другом.
До встречи во второй книге.
Вместо послесловия
Я знаю, почему я не поставил здесь точку. Та же история происходит со мной на концертах. Мне всегда очень трудно заканчивать встречи.
Доверив людям так много из пережитого, выстраданного, трудно сразу расстаться с ними. И если я чувствую, что слушатели прониклись теми же чувствами, то сделать это еще сложнее.
С мыслью великого философа Лейбница о том, что “музыка – это скрытое арифметическое упражнение души, которая вычисляет, сама того не зная” не просто согласен, но понял это всей своей жизнью.
И даже убедился в том, что музыка может совершить такую революцию в этом душевном вычислении, что порой даже трудно предсказать, какой уровень творческих сил и энергии может пробудиться в человеке, открывшем для себя музыку.
В двенадцать лет я испытал сильнейшее потрясение. У меня был сосед – старше меня на три года.
