довелось пожить «без привилегий» и в близкой личной дружбе со многими людьми. С той брехней, которая несется с телеэкрана, их жизнь имеет очень мало общего. Наши демократы опошляют трагический смысл западной цивилизации.
— Какая же у них трагедия? Вроде как сыр в масле катаются. Во всяком случае у многих наших соотечественников именно такое представление.
— Люди не сыр, у них душа есть. А сегодня она у человека Запада расщепилась. Он, как белка, заперт в колесо потребительства, оно стало чем-то вроде религии. И в то же время он должен чувствовать себя гуманистом и демократом — рецидивы христианства. А это уже не совместимо. Чтобы продолжать выкачивать ресурсы из «третьего мира» и сбрасывать туда промышленные и социальные отходы (вплоть до своих пенсионеров и безработных), приходится создавать структуры глобального фашизма, устраивать зверские демонстрации силы (вроде «Бури в пустыне»). Вот и мечется тот, у кого есть душа. Нам и то будет проще — мы будем жертвой.
— В одной из наших бесед, Сергей Георгиевич, помнится, вы сказали буквально следующее: «Все мои помыслы направлены к одной цели — предотвратить (мирным путем!) разрушение самобытной российской цивилизации». А удастся ли? В последнее время, беседуя с наиболее достойными и мыслящими представителями российской интеллигенции — Валентином Распутиным, Виктором Розовым и другими, я обязательно задаю один вопрос: какой же выход видите все-таки из сложившегося положения? Вот и вас тоже хочу спросить.
— Этот вопрос распадается на три: какие варианты нашего будущего мне кажутся вероятными, что я считаю приемлемым и что я считаю наилучшим. Из наихудших вариантов считаю, увы, ликвидацию России как державы и как типа жизни. Это будут пытаться сделать «мирным путем», но мирно это не удастся, и на этом пути неизбежны войны и бедствия. Но это «реформаторов» не остановит. Однако если этот процесс пойдет быстро (как в Югославии), то уморить страну не удастся, хотя потери будут огромными. Избежать ликвидации нашей страны — как горячим, так и тихим способом — можно только при быстрой консолидации реальной оппозиции с параллельным отрезвлением общественного сознания. Чем быстрее, тем меньше будет жертв. В идеале — настолько быстро, что, наверное, обойдется даже без малой гражданской войны и без неминуемой после нее диктатуры. Но, похоже, времени для этого не хватает. Ведь если успеют заменить Советскую Армию криминальными наемными силами — война неизбежна. На перерождение режима и всей команды радикалов надежды, к несчастью, мало.
Оппозиция стоит перед классической дилеммой: участвуя во власти она может немного замедлить процесс, сделать умирание менее болезненным. Напротив, придя к власти лишь при поддержке подавляющего большинства, можно будет переломить ход процесса кардинально, но начинать подъем с худшего уровня. А что делать в этой гипотетической ситуации? Прекратить грабеж ресурсов, восстановить планирование для ключевых областей, создать с помощью государства 3-4 миллиона малых частных предприятий, которые ликвидируют безработицу и насытят рынок товарами широкого потребления. А потом выруливать к постиндустриальному обществу, где преодолены и стихия рынка и тупость плана.
Интеллигенция после перестройки: пора оглядеться
Революция в России, о которой говорил Горбачев, и в которую с таким энтузиазмом ринулась наша интеллигенция, достигла поворотного пункта. Этот пункт — «не от мира сего». Он в душе каждого революционера или попутчика революции. Сегодня ни один из них, как бы ни был он защищен идеологическим угаром, цинизмом или гибкостью ума, не может уже не признать перед самим собой: смысл проекта, в котором он принял участие, ясен; этот проект, какими бы идеалами он ни оправдывался, означает пресечение всей предыдущей траектории России, ее размалывание в пыль для построения здания новой цивилизации; большинство народа этого проекта не понимает и не принимает.
Все это — очевидность, нет смысла перед собой ее отрицать, эпоха партсобраний и оправданий кончилась. Кончился и период нейтралитета, он уже невозможен. Каждый, кто делом, словом или движением души помогал разрушительному делу революции, уже не может не понимать, что несет личную ответственность. И этот разговор — не более чем напоминание, как сигнал пилоту при взлете: ты достиг точки необратимого решения. Это последний момент, когда ты можешь затормозить — или набирай скорость и взлетай. Мы видим, как резко тормозят виднейшие революционеры. Вот С.Говорухин, давший разрушителям лозунг «Так жить нельзя!» Вот Ю.Власов, сдавший вначале свой огромный авторитет в аренду циничным политикам. Вот и видный идеолог перестройки Д.Гранин, вдруг проявивший заботу об образе Зои Космодемьянской. Лев Аннинский оправдывается: «Что делать интеллигенции? Не она разожгла костер — она лишь «сформулировала», дала поджигателям язык, нашла слова». Это — вечная логика «интеллектуальных авторов» любого преступления: мол, не мы поджигали, мы только дали поджигателям спички.
Надеюсь, любой человек с тренированным умом признает (хотя бы про себя), что отрицание курса перестройки после 1988 года никак не означает ностальгии по брежневскому режиму или желания восстановить сталинизм. Что Ю.Власов или С.Говорухин вовсе не скучают по Суслову. Перестройка потому и была воспринята с энтузиазмом, что она обещала устранить обветшавшую, надоевшую и мешающую жить надстройку. И потерпеть, и поработать ради этого все были готовы. Огромные усилия по осмыслению нашей жизни и подрыву окостеневших структур открыли путь к обновлению, и перспективы были исключительно благоприятны. Перестройка стала частью русской истории. Но уже с первым криком «иного не дано!» зародилась тревога. Этот крик предвещал новый тоталитаризм революционного толка. Вершить судьбы страны снова взялась левая интеллигенция.
По традиции многие связывают левизну с ориентацией на интересы трудящегося большинства, на социальную справедливость и равенство. Это не так, хотя долгое время левизна была в услужении именно этим принципам. Но гораздо глубже — философская, а не социальная основа, мироощущение, а не политический интерес. Левые — это те, кто считает себя вправе вести (а вернее, гнать) людей к сформулированному этими левыми счастью. Кумир либеральной демократии Милан Кундера сказал: «Диктатура пролетариата или демократия? Отрицание потребительского общества или требование расширенного производства? Гильотина или отмена смертной казни? Все это вовсе не имеет значения. То, что левого делает левым, есть не та или иная теория, а его способность претворить какую угодно теорию в составную часть кича, называемого Великим Походом».
И уже тогда «консервативная» часть общества, то есть те, кто заботился прежде всего о жизни и ее воспроизводстве, задумались о том, что такое революция в конце ХХ века, какова будет ее цена. И тогда же наметился и стал нарастать разрыв этой консервативной массы и интеллигенции. Теперь он столь явен, что никто из мыслящих людей не может избежать самоанализа, не может не вспомнить вехи этих лет. И здесь я предлагаю лишь канву для такой рефлексии.
В конце ХХ в. в мире реализованы два крупных проекта по переходу от авторитарного, бюрократического и патерналистского режима к открытому обществу и либеральной экономике — в Испании после смерти Франко и в СССР. Над проектами, как сейчас известно, работали лучшие мозговые центры мировой демократии. Но сколь различны оба эксперимента! Испанцам — бережный, нетравмирующий переход без разрыва с прошлым, без сведения счетов и разрушения каких бы то ни было структур. Результат — быстрый выход из кризиса и процветание. России — революционная ломка всех систем жизнеобеспечения, раскол общества по всем его трещинам, маховик конфликтов и братоубийство. Итог — национальная катастрофа. Опять европейские умы задумали, а их «пятая колонна» реализовала в России революционный эксперимент.
Вспомним, как было дело: архитекторы перестройки предложили как средство обновления России революцию, и интеллигенция это предложение приняла. Никаких оправданий типа «мы не знали», принять невозможно. Горбачев сказал совершенно определенно: «Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция… Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости, по гуманистической социальной направленности нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых
