Евроцентризм – эдипов комплекс интеллигенции

Все острые кризисы в России последних двухсот лет зарождались и вызревали в той части общества, которая наиболее близко соприкасалась с западными идеями и образом мысли, была к ним наиболее восприимчива. Это естественно, так как именно в западном мироощущении утвердилась идея изменения через революцию, через слом старых структур, через свержение авторитетов. Соединяясь с мессианским, религиозным мироощущением русского человека (или аналогичным, конкурирующим с ним мироощущением восточноевропейского еврея), эти уравновешенные на Западе рациональностью идеи приобретали в России взрывчатую силу. Носителем ее в первую очередь была интеллигенция (и тяготеющие к ней, находящиеся под ее влиянием представители среднего класса). Здесь не только культивировались, но становились почти обязательной моральной нормой ненависть к традиционным структурам национального социально-экономического, политического и культурного уклада, радикальные революционные идеи.

Описание, а также анализ психологических и этических оснований этой склонности русской интеллигенции доводить любую нестабильность до стадии острого кризиса дали Достоевский и русские философы-эмигранты, наблюдавшие подготовку и осуществление революций 1905 и 1917 гг. Особое внимание обратили эти философы на гибридизацию гипертрофированного морализаторства русского интеллигента с двумя порождениями западной культуры — научным рационализмом и этикой нигилизма Ницше. Кризис конца ХХ века, перестройка и либеральная реформа в России дают новый пласт наблюдений и заставляют более подробно рассмотреть принципиальные дефекты научного рационалистического мышления, которые проявляются в условиях культурного кризиса и сами становятся катализатором этого кризиса. Речь идет об общем явлении западной цивилизации и ее культурных анклавов в иных обществах (в данном случае, в среде российской интеллигенции).

Часть первая Евроцентризм как метаидеология Запада

Глава 1 Основные мифы евроцентризма

Запад как христианская цивилизация

Как и все крупные цивилизации, западноевропейская цивилизация в процессе своей консолидации активно использовала религиозный фактор. Евроцентризм как идеология включает в свою структуру миф христианизма Запада как той матрицы, которая предопределила социальный порядок, тип рациональности и культуру Запада в целом. В зависимости от исторической конъюнктуры этот миф подавался в самых различных вариациях или вообще приглушался (например, во время Французской революции отношение к церкви определялось лозунгом «Раздавить гадину!», а сегодня говорится, что Запад — не христианская, а иудео-христианская цивилизация). Важно, что христианство представлено как формообразующий признак западного человека — в противопоставлении «мусульманскому Востоку». Для создания такого образа идеологам пришлось немало потрудиться. Да и не только идеологам, а и европейским художникам, приучающим публику к мысли, что в Святом семействе все были сплошь блондинами. Самир Амин замечает:

«Поскольку христианство родилось не на берегах Луары или Рейна, было необходимо произвести операцию по интегрированию этого учения — восточного по своим культурным корням — в западническую телеологию. Из Святого Семейства и египетских и сирийских отцов Церкви надо было сделать европейцев… Эта евроцентристская конструкция базируется на том толковании религии, которое свойственно любому религиозному фундаментализму. Но именно так и видит себя Запад и определяет себя как христианский (говорится: западная и христианская цивилизация)»

[9, с.95].

Для России этот миф имеет особое значение, поскольку в нем ставится под сомнение «законность» восточного христианства — Православия. Вопреки всем историческим фактам большинство философствующих российских демократов говорят как о фатальной исторической ошибке о принятии Русью христианства от Византии и, таким образом, «выпадении» из христианской цивилизации. Ведь всерьез утверждается, что напрасно в XIII веке русские отвергли цивилизованных христиан-тевтонов и приняли иго мусульман-татар — при том, что Александр Невский побратался с сыном Батыя Сартаком — христианином. Из исторической памяти просто стерли тот факт, что среди шедших с Востока кочевников-монголов христианство было одной из наиболее распространенных религий, а мусульман практически не было. Точно так же, в общественном сознании изначально «западным», христианским народом предстают литовцы, принявшие христианство лишь в XV веке, а половцы, которые смешались с русскими, будучи в основном христианами, считаются мусульманами.

Нынешний этап евроцентризма характеризуется внутренней противоречивостью трактовки христианского мифа. С одной стороны, потребность в консолидирующих мифах возросла. В то же время, сам тип современной цивилизации, ее этика и остальные основополагающие мифы все более несовместимы с постулатами христианства. Поэтому уже сорок лет назад католический богослов и историк культуры Романо Гвардини предупреждал, что паразитированию Запада на христианских ценностях приходит конец. Эти трудности стали нарастать с самого начала революций, приведших к образованию современного общества индустриальной цивилизации. Уже колонизация и необходимый для ее оправдания расизм (которого не существовало в средневековой Европе) заставили отойти от христианского представления о человеке. Пришлось позаимствовать идею избранного народа (культ «британского Израиля»), а затем дойти до расовой теории Гобино и до поисков нордических предков Карла Великого и других потомков «златокудрого Менелая». Как пишет А. Тойнби,

«среди англоязычных протестантов до сих пор можно встретить „фундаменталистов“, продолжающих верить в то, что они избранники Господни в том, самом буквальном смысле, в каком это слово употребляется в Ветхом Завете»

[7, с.96].

Отход от Евангелия и обращение к ряду книг Ветхого завета в ходе Реформации понадобились и для этического обоснования нового, необычного для традиционного общества отношения к наживе. Это подробно исследует М. Вебер в своем труде «Протестантская этика и дух капитализма» [1]. Одно только признание богоугодности ростовщичества, совершенно необходимое для развития финансового капитала, означало важное изменение в теологии западного человека. Оно было настолько революционным, что передовые в этом отношении протестантские секты называли себя «британскими израильтянами» (Вебер пишет о «британском гебраизме» как особом культурном явлении). Сыгравшие важную роль в становлении современного общества культурные течения, в том числе мистические (например, масонство), имели ярко выраженный нехристианский характер. А трактовка заложенных в основание этого общества понятий свобода, равенство и братство — характер прямо антихристианский.

Открытости, солидарности и любви всех людей, с которыми связываются эти понятия в христианстве, революционные идеологи буржуазного общества противопоставили идею власти просвещенного братства (братьев-масонов), свобода и равенство которых предполагали разрушение всех традиционных авторитетов и должны были демонстрироваться ритуальным убийством монарха и гения. Существует точка зрения, что этот ритуал предписан мистическим мифом происхождения братства от вольных каменщиков, строивших иерусалимский Храм. Гениальным архитектором стройки был царь Израиля Хирам Абиф. Каменщики, чтобы продемонстрировать свою свободу и равенство, убили этого монарха-гения. В Новое время, похоже, стало трудно находить людей, совмещающих два этих качества в одном лице. И в 1793 г. пришлось, помимо короля, послать на гильотину гения Франции Лавуазье (оказавшего, кстати, неоценимые услуги революции). Эта казнь не находит рационального объяснения ни у одного историка.

Примечательно, что в рамках евроцентризма сегодня в опалу попало не только Православие, но и другая консервативная (хотя и не такая «реакционная») ветвь христианства — католичество. Здесь даже очень прогрессивный папа Римский не помогает. В то время как в философии и истории на все лады обсуждается благотворная роль протестантизма (например, в развитии европейской науки), средства культурного воздействия акцентируют внимание то на обскурантизме католической Церкви (странный спектакль с извинениями за «дело Галилея»), то на преследовании евреев инквизицией. И результат достигается. Например, образованная молодежь Испании (даже искренне верующая) явно стесняется своей причастности к католичеству и при каждом удобном случае старается продемонстрировать свое к нему критическое отношение.

Был я в Испании оппонентом на одной диссертации по истории образования в XIX веке. Знаком с диссертантом, знаю, что он — верующий католик. Но на всякий случай, как свидетельство своей лояльности к «демократии», он рассыпает по тексту такие замечания:

«Попытки включить преподавание науки в качестве ключевого элемента системы образования наталкивались на религиозную традицию христианства, особенно в католической церкви… В условиях непримиримого противостояния между религиозной традицией и новой наукой сложился климат общего отрицательного отношения к науке»

и т. п. Зачем, спрашиваю, это делаешь? Почему пишешь, что противостояние непримиримое — ведь как-то примирилась церковь с наукой? И если говорить о религиозной традиции, разве именно христианство было наиболее консервативным в области образования? Ведь известно, что именно христианство породило «вселенскую школу», что вся система образования, которой посвящена твоя диссертация, выросла из христианского университета и схоластики. Оказывается, никак нельзя. Живешь в условиях демократии — будь добр соответствовать прогрессивным установкам.

Наконец, весь пафос индустриальной цивилизации, связанный с технологией, культом огня и силы, эпосом переделки мира носит не христианский, а титанический характер. Действительно, образ Прометея пронизывает все европейское образование, и Самир Амин просто констатирует факт:

«Капиталистическая цивилизация является, очевидно, прометеевской. Но Прометей — грек, а не христианин»

[9, с.96].

Если же говорить о конце нашего века, то титаническое начало, похоже, уступает место циклопическому. Сила становится все более разрушительной, а ее демонстрация — все более жестокой. В них все более проглядывают неоязыческие ритуалы.