В варварстве Кундера обвиняет именно Россию, а не СССР. Он рассматривает СССР как «органичное» воплощение «русских черт». Кундера — боец холодной войны, статья написана по заказу. Дело в другом — почему она была идеологически эффективной? Потому, что она точно отвечала стереотипам сознания среднего класса Запада. Азиаты похитили кусочек Запада, и поход за спасение плененных «братьев меньших» должен быть поддержан каждым благородным человеком.
Однако эта операция важна тем, что за ней стояло решение об интеграции части «санитарного кордона» в Запад, поскольку цивилизационная угроза со стороны России (СССР) устранялась с предполагаемым победоносным завершением холодной войны. В представлениях Запада Польша, Венгрия, Чехия принадлежали к одному «цивилизационному ареалу» Восточной Европы, который с XVIII века находился за линией будущего «железного занавеса», так что Сталин в Ялте вовсе не «крал» их у Запада, а Черчилль с Рузвельтом не предавали «Центральную Европу» уже потому, что таковой просто не было.
Запад «принимал» к себе эти страны, и их население этого желало. Но население России этого не желает, а Запад не собирается ее к себе «принимать» (да и сил на это у него не хватит). А. Безансон пишет об этом безвыходном, с его точки зрения, положении: «Есть всего один разумный путь, по которому русским следует идти, — европеизироваться, реформироваться на западный лад. Однако цель эта кажется почти недостижимой. Если всего богатства ФРГ не хватило на то, чтобы за десять лет поднять до нормального уровня жизнь в Восточной Германии, территория которой не так уж велика, всего богатства мира не хватит на то, чтобы преобразовать Россию» [1].[18]
Надо учесть, что Кундера, Безансон и другие крайне идеологизированные авторы вовсе не выражают социокультурной реальности восточноевропейских стран и не дают никакой
Такие интенсивные исследования процесса социокультурной трансформации обществ восточноевропейских стран велись после 1989 г. социологами этих стран при участии западных ученых. В России результаты этих исследований обобщены в книге Н.В. Коровицыной «С Россией и без нее: восточноевропейский путь развития» (2003). Эти результаты очень важны для нашей темы, и потому имеет смысл уделить пару страниц для того, чтобы дать выжимку наиболее существенных положений. Они сводятся к следующему.
«Восточная часть европейского континента и в середине XX в. оставалась экономической периферией его западной части. За исключением Чешских земель страны, вступившие на путь форсированной индустриализации по советскому образцу, составляли регион сельского типа с высоким аграрным перенаселением и низкими показателями грамотности.
На этом фоне осуществление программы социалистической индустриализации как основы «перехода к современности» и экономического соревнования с Западом приобрело для стран региона историческое значение. Рост промышленного производства привел к ликвидации аграрной перенаселенности села, как и городской безработицы.
Период строительства «основ социализма» вошел в историю прежде всего как время массовой восходящей социальной мобильности. Ее определяют как «исключительную», «беспрецедентную». Эта ситуация отчетливо контрастировала с межвоенной.
Вместе с тем общественная система советского типа по своей сути недалеко ушла от традиционной, построенной по принципу семьи или крестьянского сообщества с характерными для них солидарными связями и коллективистским началом. Поэтому главным компонентом советской модели развития стало обобществление, или «коллективизация», всех видов материальной и интеллектуальной собственности. Она охватила практически все аспекты жизни Восточной Европы, позволив быстро и относительно безболезненно трансформировать преимущественно крестьянские общества в индустриальные и городские.
Коммунистический строй, несмотря на репрессии в отношении части «старой» интеллигенции в начале 1950-х годов, создал ее «нового» аналога в виде полутрадиционного слоя с ориентацией на «высокую», элитарную культуру. Более того, соцмодернизация сформировала массовую основу этого типа культуры благодаря широко распространившемуся культу учебы.
Крестьянская традиция, акцентирующая роль семейнодружеской общины, и традиция дворянско- интеллигентская сохраняли свою силу и при «развитом социализме». Исходя из этих двух традиций, строились жизненные стратегии восточноевропейцев, их «массовый» и «элитарный» типы. Коллективизм, эгалитаризм и патернализм были естественным содержанием обоих их на этапах и индустриального, и перехода к постиндустриальному развитию.
Культурно-историческая традиция дворянских наций, прежде всего польской, содержала выраженный романтический компонент. В условиях консервативной модернизации эта традиция не только не угасала, но, напротив, получила развитие под влиянием широко пропагандировавшейся идеологии формирования «нового человека». Этот светский аналог христианства тоже ориентировал человека на жертвенность во имя служения высшей — духовной — цели, на альтруизм, деятельность на благо всего общества. Надличностные интересы усиливал синтез религиозно-романтической традиции с «социалистическим идеализмом». Массовая основа такого рода синтеза возникла в среде интеллигенции и распространялась на широкие слои общества.
На исходе соцмодернизации в Восточной Европе уверенно господствовали ценности, дающие ощущение безопасности и устойчивости. Образованную восточноевропейскую молодежь 1970-х годов, выросшую в условиях государственного и семейного патернализма, отличало и от всех предшествующих, и от последующего поколения ощущение финансово-экономической и физической безопасности, близкое к абсолютному.
В опыте этой генерации воплотилось и доиндустриальное прошлое, и наступающее постсовременное будущее, дав ослепительный, но короткий всплеск духовной энергии в виде специфического историко- культурного феномена человечества — «социалистического постмодерна». «Марксизм-ленинизм и построенный на его основе соцреализм превратились в социалистический гуманизм и базирующийся на нем социдеализм»… Причем жители крупных польских городов, «передовая» часть общества, обладали наиболее нематериалистическим складом мировоззрения… Господствовало ощущение преддверия новых грандиозных перемен, «атмосфера нарастающего праздника».
То, что Польша первой в восточном блоке отказалась от системы советского типа, М. Жюлковский связывает не столько с приверженностью ее граждан так называемым современным ценностям, сколько, напротив, со всплеском ценностей традиционных.
Оппозицию коммунистическому режиму в Польше, как впоследствии и в других странах региона, составляли не конкретные социальные силы и не интересы отдельных групп общества, а эмоционально окрашенные идеалы и ценности. Приоритет ценностей над интересами отличает человека традиционного общества, как до известной степени и общества постмодерна, от материалистически и рационалистически ориентированного человека эпохи модерна.
Самое поразительное, что все действительно «бархатные», эмоциональные всплески сознания, составлявшие сущность этой революции, были инспирированы самой господствующей идеологией, сформировались на ее основе и были направлены на ее обновление и развитие, но никак не крах. Социальную основу движения обновления составили крупнопромышленные рабочие и высококвалифицированные специалисты, госслужащие, воспитанные системой советского типа, образованные ею и «буквально воспринявшие тезис о своей ведущей роли в обществе». Более того, у них сформировалось исключительное чувство независимости и самоуверенности, которое проявлялось в амбициозных личных и общественных устремлениях.
В 1980 г. (на Гданьской судоверфи) движение имело выраженный патриотический и социалистический характер. Рабочие требовали воплощения в жизнь фундаментальных принципов социализма, крайне чувствительно относясь к любым отклонениям от его доктрины. В их требованиях не содержалось каких- либо принципиальных идей и ценностей, идущих вразрез с существующей стратегией общественного
