Таково заключение и аргументы, подтверждающие его. Два главных доказательства, – письмо Зорницы Стойновой, которое в сущности представляет собой показания, подписанные свидетелем, и взятая с ее балкона веревка для сушки белья, на которой был повешен Ангел Борисов.
Когда я закончил, Троянский еще долго сидел задумавшись. Как тени облаков, по лицу его пробегали то согласие, то сомнения, несколько раз он, видимо, собирался меня прервать, но не сделал этого.
– Все, что ты говоришь, логично и соответствует фактам. Хотя с тобой можно и спорить. К тому же у тебя нет доказательств. Но мы принимаем твою версию, во всяком случае, на сегодняшний день! У меня, правда, есть возражение: не все в письме Зорницы можно считать неоспоримым доказательством, зная, как эта женщина любила сочинять… Второе – веревка с балкона. Но и здесь кто-то сможет спорить. Такой педант, как я, например. Путь этой веревки от балкона Зорницы до дачи ее любовника нельзя проследить с абсолютной точностью… Вообще все твои логические построения нуждаются в подтверждении… Прежде всего необходимо признание главного виновника преступления. Желаю приятной встречи с Биляловым. Надо начать с его алиби в момент самоубийства Зорницы, о чем он, вероятно, позаботился.
– Я должен арестовать Красена, товарищ Троянский.
– Ну что ж, выдадим тебе ордер на его предварительный арест.
ГЛАВА XXVIII
Сейчас, завершая эти записки, я считаю себя обязанным поделиться теми раздумьями, которыми я, естественно, не мог поделиться с Троянским.
Когда преступление совершено, когда преступник сделал свое черное дело, приходит черед тех, чья обязанность – раскрыть преступление. Цепочка действий, предпринимаемых следствием, вызывает порой контрмеры преступника, но так или иначе мы определяем ход событий, мы нападаем, а преступник вынужден обороняться.
От этих рассуждений недалеко до мысли о том, что судьба Зорницы была в значительной степени предопределена моим поведением. Моими визитами, во время которых я, чуя носом запах преступления, разыгрывал из себя не слишком любопытного и бесконечно добродушного детектива. Поездка в Стара- Загору, мелькнувший, как метеор, и исчезнувший в наших коридорах Патронев, поход девушек к Зорнице – если его не следует переоценивать, то нельзя и недооценивать, потому что он ускорил события, а возможно, и определил характер дальнейших действий Билялова, – я имею в виду способ, с помощью которого он отправил Зорницу в последнее в ее жизни путешествие.
Но есть ли какие-то основания так считать? Конечно же, нет! Нельзя винить следователя в том, что он дал не тот толчок событиям, в том, что раскрывая одно преступление, стал причиной другого. Откуда у меня эти мысли? Уж не элемент ли это двойной игры, о которой говорила Неда?
А может, думаю я сейчас, охваченный желанием проникнуть в тончайший смысл слов, это не лицемерие? Может, каждый должен взять на себя частицу общей вины?
Я запасся бумагой, которая давала мне право взять Красена Билялова под наше крылышко. Вместе с Донковым и светловолосым парнем по фамилии Парушев в служебной машине отправился я на работу к Красену Билялову.
Заведующий салоном красоты разочаровал нас.
– Он звонил, предупредил, что не придет. У него дочь больна, ему нужно отвести ее к врачу.
Мы отправились дальше, домой к Красену Билялову.
Дверь открыла маленькая темноволосая женщина с тяжелым взглядом. Из кухни пахло горелым маслом.
– Муж на работе, – сказала она. – Спросите его в салоне.
– А он разве не был с дочерью у врача? – Я предположил, что она, возможно, скрывает отсутствие мужа с работы.
– Нет, что вы… Дочка вон дома.
Как бы в доказательство приоткрылась стеклянная дверь в глубине прихожей, и на меня уставилась та самая девочка в очках, с которой мы беседовали утром.
– Это вы утром приходили?
– Да.
– Ничего не знаю… Он ушел после обеда, сказал, вернется вовремя. А вы к нему, собственно, по какому делу?
– Насчет машины…
Я спускался вниз к ждавшим меня ребятам, на ходу обдумывая вопрос жены Билялова, я ли приходил утром. Значит, мой приход не остался без внимания. Красен, наверно, заставил девочку описать меня и благодаря некой запоминающейся детали догадался, кто к нему приходил. Такой визит даже невинного человека заставит занять оборонительную позицию. А у Красена были все основания опасаться. Мое посещение он мог объяснить только тем, что у меня к нему срочное, не терпящее никакого отлагательства дело, до того срочное, что я даже не стал его вызывать, а пришел сам… А ясно, какое у меня к нему может быть дело… Таким образом, Красен Билялов был предупрежден, и мое утреннее появление в этом доме было ошибкой. Но тогда я еще не получил письма Зорницы и подозрения мои еще не таили в себе той конкретной и страшной угрозы, которая почудилась ему и заставила его скрыться, по крайней мере до тех пор, пока он не поймет, насколько она реальна, или не подготовится к встрече со мной. Внутренне подготовиться к встрече, о которой он, конечно, не мечтает, но от которой не сможет увернуться.
Машина стояла у подъезда, Парушев сидел за рулем, а Донков куда-то исчез.
– Товарищ Донков пошел к другому входу в дом, – объяснил Парушев. – Мы узнали, что тут есть еще один вход.
– Оставайтесь здесь, – сказал я, – вы знаете, что делать, если этот человек вдруг появится. А я поищу Донкова.
Красен Билялов жил на третьем этаже шестиэтажного дома. Дом находится на углу оживленного перекрестка. Подъезды выходят на разные улицы. Удобно, если нужно уйти от преследования, подумал я, не
