совершенно особый, ничего общего не имеющий с индейцами, которых каждый парагваец презирает до глубины души. Назвать его индейцем, это значит оскорбить настолько, что он свободно может пустить в ход револьвер или нож, а если поймет, что вы это сказали просто по неведенью, то разъяснит, что индейцы это краснокожая рвань, которая живет в лесах Чако и не достойна даже называться людьми, тогда как гуарани принадлежит к белой расе.
Чувствуя, что его облик в большинстве случаев явно противоречит такой концепции, современный гуарани в душе стыдится тех внешних признаков, которые сближают его с индейцами. Светлые кожа, волосы и глаза — это здесь своего рода патент на благородство и когда у женщины родится такой ребенок, он служит предметом гордости всей семьи и ее никто не осудит, если этот ребенок прижит не совсем праведным образом.
Возвратимся, однако, к прошлому. В результате всех перечисленных выше мероприятий, иезуиты создали в Парагвае особое теократическое государство, которое лишь номинально подчинялось Испании, а на деле было совершенно независимым.
Все население было разделено на своего рода общины, жившие коммунально. Во главе каждой из них стоял свой кацик, но он подчинялся администратору-иезуиту, назначенному правящим центром. Каждый член общины получал все, что, по мнению правителей, было ему необходимо в повседневной жизни, а остальные плоды общего труда шли в иезуитскую казну, постепенно собравшую колоссальные богатства, из которых в Испанию не попадало почти ничего. С властью испанского короля иезуиты вообще мало считались, а когда он издал указ о передаче португальцам некоторых территорий Парагвая, они просто отказались этому подчиниться. Вспыхнула война, которая длилась четыре года. Объединенными силами Испании и Португалии иезуиты были побеждены и в 1768 году изгнаны из Южной Америки, а все их богатства конфискованы. Многие территории Парагвая тоже были отторгнуты.
Однако испанские наместники и администраторы не сумели продолжить дело иезуитов. Страна быстро пришла в упадок, а ее население снова начало дичать. Так шло до 1813 года, когда испанское владычество было свергнуто, К этому моменту в Парагвае было около двухсот тысяч жителей, из которых 10 % были чистыми индейцами, а белых насчитывалось всего 800 человек.
Эра парагвайской независимости началась с самовластия президентов-диктаторов, по существу образовавших особую династию. Основателем ее был метис др. Хосе Франсия, который почти деспотически правил страной около тридцати лет. Потом власть перешла к его племяннику Карлосу-Антонио Лопесу. Назначив одного своего брата архиепископом, другого — премьер-министром, а сына — главнокомандующим, он благополучно «переизбирался» президентом до самой смерти, а умирая передал власть сыну, маршалу Франциско-Солано Лопесу. И если сам он фактически был некоронованным царем, то Солано уже вполне определенно мечтал об императорской короне.
Он почти сразу ввязался в войну, одновременно с тремя соседними государствами — Аргентиной, Бразилией и Уругваем, которым помогала военным снаряжением и деньгами Англия. Эта война, продолжавшаяся шесть лет, несмотря на исключительный героизм парагвайского народа, в 1870 году закончилась для Парагвая полным поражением. Сам Солано Лопес был в ней убит, также как и его единственный сын — одиннадцатилетний мальчик, имевший, однако, чин полковника и предпочетший смерть, когда ему предложили сдаться.
В результате этой войны Парагвай потерял громадные территории и четыре пятых своего населения. Из 1200000 жителей в живых остались только 220000, из которых мужчин было всего 28000. Страна была совершенно разрушена и разорена.
Только после этого была выработана более демократическая конституция и стали избираться президенты, редкому из которых удавалось, однако, отбыть свой законный срок, так как заговоры, перевороты, революции и восстания следовали одно за другим, вплоть до 1937 года, когда началась эра президентов-генералов, фактически — диктаторов, которые установили в стране твердую власть и порядок.
Наши новые знакомства
Концепсионский бомонд не оставлял нас своим вниманием. Дней через пять после нашего водворения в агрономическую школу, к ней подкатили несколько автомобилей, полных гостей. С ними прибыл и небольшой грузовичок; из него выскочили с полдюжины офицерских денщиков и слуг, которые начали выгружать многочисленные бутылки с вином и каньей, а также всевозможную снедь, в числе которой оказалась целая коровья туша и две-три бараньих.
Денщики с большой сноровкой порезали все это на длинные, плоские ломти, развели посреди двора громадный костер и принялись готовить традиционное южно-американское кушанье, так называемое «асадо», т. е. мясо, запеченное на железных решетках над медленно тлеющими углями. Блюдо это, когда оно приготовлено со знанием дела, чрезвычайно вкусно и подается обычно без всякой сервировки: каждый получает в руки по огромному куску сочного, ароматного мяса и ест его тут же, возле костра, при помощи острого ножа, который всегда носит на поясе каждый парагваец, точно также, как всякий предусмотрительный русский солдат носил за голенищем деревянную ложку.
Пир удался на славу, гости были милы и приветливы, расспрашивали о наших делах и планах, давали советы и наперебой предлагали свою помощь, если она в чем-нибудь понадобится. В нашей группе трое уже сносно говорили по-испански, кое-кто из гостей владел французским или немецким, переводил и генерал Беляев, так что объяснялись без особых затруднений и ни малейшей натянутости не было.
По распоряжению Керманова, день закончился импровизированным концертом нашего струнного оркестра и хора, которые были очень недурны и посетителей привели в полный восторг. В результате мы получили на ближайшее время приглашение — дать в городе два-три концерта в пользу раненых. Все они прошли с редким успехом, при переполненном зале и всякий раз после этого нас приветствовали великолепным ужином.
Надо сказать, что парагвайцы любят и ценят хорошую музыку и сами по себе являются народом очень музыкальным. Гитара здесь имеется почти у каждого бедняка и многие играют на ней превосходно. Мне доводилось слышать тут подлинных виртуозов, хотя некоторые из них дальше Концепсиона никогда не бывали и ни разу в жизни не надевали ботинок. Среди гуаранийских песен, обычно грустных и слегка заунывных, многие очень мелодичны и при хорошем исполнении очаровывают слушателя.
В мое время тут повсеместно были в обычае ночные серенады, проводившиеся по всем правилам испанской классики: около полуночи кавалер подходил к дому своей возлюбленной и под аккомпанемент гитары принимался распевать приличные случаю романсы; через некоторое время его дама сердца появлялась в окне или на балконе, благодарила, а иногда бросала ему цветы. Все это отнюдь не считалось нескромным и девушку, по местным понятиям, нисколько не компрометировало. Часто вздыхатель являлся не один, а в сопровождении нескольких друзей, с гитарами и с хорошими голосами, а иной раз даже нанимал профессиональных певцов и музыкантов. В Асунсионе я не раз наслаждался подобными серенадами, а однажды мне довелось прослушать целый ночной концерт, устроенный под окнами нашей соседки, видимо, каким-то богатым поклонником, ибо ангажированный им оркестр приехал на четырех автомобилях.
Кроме первого, массового визита, к нам в школу часто наведывались отдельные лица или небольшие компании из числа новых знакомых. В свою очередь и мы навещали их в городе, где нас всегда принимали с редким радушием. На все эти знаки внимания мы, незадолго до отъезда в лес, ответили устроенным в школе ужином и концертом, пригласив всю городскую знать. Так как среди гостей было много молодых офицеров и барышень, вечер закончился танцами, которые затянулись далеко за полночь.
Конечно, все эти знакомства носили чисто транзитный характер и были естественны, пока мы еще сохраняли марку русских офицеров. Но с нашим переходом на крестьянское положение они сами по себе почти заглохли. И не потому, что к нам стали относиться хуже, — отдалились от этого общества мы сами: забравшись в лесную глушь, погрязнув в тяжелой работе, обносившись и вскоре оставшись без денег, невозможно было поддерживать светские связи.
Но в то же самое время у нас начали завязываться другие знакомства — с людьми нашего нового круга, которым суждено было в будущем только укрепиться.
