– То еще и лучше,– закричали со всех сторон.– Соседи мы! Коли воедино сведем два наши княжества, всем от того польза произойдет! Гляди, какая сила получится! Никто сюды с войной сунуться не схочет!
– И по мне так,– промолвил Шабанов,– но надобно знать, что сам Василей Пантелеич на это скажет. Ведь Глеб-то Святославич еще в Брянске сидит, и сила при нем немалая. Может статься, не схочет князь Василей свой народ в войну с ним втравливать.
– Сами своего змея наладим! Пущай только согласится Василей Пантелеич у нас княжить!
– Знамо дело! Коли даст он свое согласие, сразу учнем народ подымать. А может, он нам и оружием чуток подбросит!
– Добро,– промолвил Шабанов,– тогда больше и толковать не о чем. Надо засылать к нему послов наших и звать на княжение,
– В сей же час посылать! Выкликай, народ, кого в послы?
– Шабанова, Дмитрия Романовича!
– Гостя Фрола Зуева!
– Староста Бобров, Аннсим Ильич, нехай едет!
– Отца Евтихия!
– Не можно мне, чада мои, без благословения владыки в такое дело встревать,– сказал протопоп, подходя к краю помоста,– а владыка Исаакий, сами ведаете, в отъезде. Мыслю я, что выбор ваш он одобрит, тако же как и я одобряю, однако от лица Церкви первое слово ему надлежит сказать, а не мне. Других выбирайте, братие, да не токмо от старшины, а и молодших людей не обходите: дело это всенародное!
– Истина! Гончара Фому давай!
– Ивашку Клеща!
– Федьку однорукого!
*Гость – крупный купец.
– Окстись ты! Куды, я такой красивый, да еще с ведмедем пойду? Других кричи!
– Андрюху Бохина!
– Матвея Никитина!
Вскоре состав посольства определился, и выборным было наказано отправиться в Карачои на следующий же день.
– Да чтоб с худыми вестями не ворочались! – напутствовали их.– Хоть землю у ног Василев Пантелеича лбами своими протрите, а чтоб его согласие было!
Глава 15
В середине декабря в Карачев приехал, с небольшим отрядом воинов и слуг, муж Елены Пантелеймоновны, княжич Василий Александрович Пронский. Сухощавый и подвижной блондин, с гладко выбритым подбородком, оп выглядел моложе своих тридцати двух лет, а по характеру был весельчак и балагур. С его приездом патриархальная тишина карачевского дворца сменилась шумным оживлением, которому, впрочем, не суждено было долго длиться: княжич приехал за женой и через несколько дней должен был выехать, вместе с нею, обратно в Пронск.
За первым же ужином, к которому, но случаю приезда такого гостя, были званы карачевские бояре и кое-кто из дворян, – Василий Пантелеймонович, опечаленный предстоящей разлукой с сестрой, постарался отсрочить ее отъезд.
– Куда тебе спешить? – говорил он зятю.– Делов у тебя важных в Пронске нету, ну и погости здесь подоле! А то потянешь Елену в эдакую даль по самым лютым морозам.
– И рад бы я, братец, да нельзя: родитель мой человек строгий и не только княжество, а и нас, сынов своих, держит в страхе Божьем. Коли наказал он мне к Рождеству Христову быть назад в Пронск, стало быть, надобно ехать. А мороз русскому человеку не страшен.
– Опричь мороза, вам и Рязань угрожает. Лучше бы Елене здесь переждать, поколе минет у вас опасность войны.
– Э, тезка! Та опасность, кажись, николи не минет,– так что же, нам с женою до старости порознь жить?
– А как у вас ныне с Рязанью?
– Живем как братья родные, как Кайн и Авель,– усмехнулся княжич.– Рязанский князь Коротопол никак того забыть не может, что Пронск прежде рязанским уделом был. Спит и во сне видит, как бы это снова на него лапу наложить. В минувшем году уже собрал он против нас большую рать, да не вышло: припугнул его князь московский, Ива Данилович,– он, вестимо, нашу сторону держит, потому что сильная Рязань ему никак не с руки. Мы же, пока да дело, времени не теряли и Пронск, который и прежде был зело крепок, еще гораздо укрепили. Потому Елене и можно туда смело ворочаться: зубы на нас Коротопол по-прежнему вострит, только ежели теперь сунется,– беспременно их под нашими стенами оставит. Еще, гляди, как бы мы его самого, из Рязани не выгнали!
– Не боишься, Аленушка, ехать к таким забиякам? – шутливо спросил Василий.
– Чего же, братец, бояться? Война и здесь может случиться.
– С кем она тут будет? Глеб Святославич воюет со своими подданными, ему не до нас. Иные же соседи у нас смирные.
– А в уделах у тебя все спокойно? – спросил княжич.
– Все, слава Богу, хотя и есть люди, коим весьма хотелось дядьев моих взбунтовать,– сказал Василий Пантелеймонович, покосившись на боярина Шестака.– Княжение свое не войнами крепить хочу, а миром и правдой, которая у меня будет одна для всех, и для больших, и для малых. К слову, боярин,– обратился он к Шестаку,– ведомо ли тебе, что намедни прикащику твоему, Федьке Никитину, приказал я дать пятьдесят плетей за разбой?
– То мне ведомо от моих людей,– ответил Шестак.-Только зря тебе его оговорили, княже, и напрасно ты тем наговорам веру дал. Коли не спешил бы ты рушить старые обычаи и предоставил то дело мне, я бы в нем лучше разобрался.
– Разбирать там было нечего, поелику твой холоп сам повинную принес. А вот про какие порушенные мной обычаи ты говоришь, я что-то в толк не возьму.
– Говорю я про то, что на Руси спокон веку суд над холопом вершит его господин. А ты тот обычай порушил и сам моего холопа судил и казнил.
– Стало быть, князь, по-твоему, не может в своем государстве судить и казнить разбойника, ежели он чей-то холоп?! Не слыхал, я что-то о таком обычае!
– За своих холопов перед князем я ответчик, но я же и судья,– не унимался Шестак.
– Сдается мне, князь Василей, что не разумеешь ты своего боярина,– вмешался в разговор княжич Пронский,– дело тут ясное: в обиде он на тебя за то, что ты велел дать плетей прикащику, а не ему самому, понеже он за холопов своих ответчик!
Шестак привскочил на лавке, но за столом раздался дружный взрыв хохота, и дело обернулось шуткой.
– Коли так, не серчай, боярин,– сквозь смех промолвил Василий.– Я тебя обидеть не хотел. То лишь по моему незнанию обычая вышло.
– Это все шутки, князь,– пробурчал Шестак,– а человека ты ни за что высечь велел.
– Повинную он принес при всей твоей челяди,– переставая смеяться, жестко ответил Василий,– а коли мыслишь ты все же, что вины на нем нет, стало быть, он на себя чужую вину
