— Может, поменяемся? — спросил он. — Правда, вы угадали черное…
Он шлепнул блондинку по ляжке, и та, надув губы, послушно отлепилась от него и заняла место возле меня. Откуда-то издалека с нескончаемой пленки лилась музыка, тянувшая за кишки. Это было, как мы выяснили путем сопоставлений по настоянию Вернера позже, болеро Равеля. Усадив к себе на колени, словно декоративную кошку, экзотическую красотку, Баум безучастно наблюдал, как я управляюсь с другой.
— Мы в Штатах уже два столетия живем бок о бок с черными соблазнительницами, — сказал он и снова поднял бокал: — Пейте! Это же возвращение в рай после грехопадения.
— Я не верю в первородный грех. Да и что такое грех? И почему это называется падением? Вся жизнь — сплошные падения и подъемы. Что общего между падением и грехом?
— В вас заговорил диалектик.
Блондинка, ровным счетом ничего не понимавшая, поднесла мне бокал к губам:
— Пейте, mon ami[22]! Это eau d'amour[23]. — Французские слова она произносила с таким акцептом, по которому сразу становилось ясно, что ее язык более привычен к берлинскому диалекту, а французский она усвоила не иначе как в Нойкёльне[24] и скорее всего для того, чтобы играть хоть какую- нибудь роль в этом огромном, неуютном мире.
Выглядел я, вероятно, довольно жалко, потому что Баум сказал с улыбкой:
— Да не робейте вы! И расслабьтесь! Отныне и навсегда я с вами! — А затем, подчеркивая каждое слово, произнес: — И на вашем первом задании я был рядом с вами.
Взгляд его я выдержал:
— Я предполагал это и соответствующим образом настроился.
— Можете гордиться, что и я с самого начала вас правильно оценил. Я предупредил аналитиков в нашем Центре, но они все равно в восторге от вас, «А-1»!
— «А-1»? — переспросил я.
— Да, «А-1», — подтвердил он и ободряюще улыбнулся: — Это значит, что ваш материал оценен как абсолютно достоверный и ценный. «F-6» расшифровывается как совершенно бесполезный — это противоположный конец шкалы. Тогда бы мы, разумеется, не сидели здесь вместе.
Довольно! Я решился идти ва-банк. Пора было кончать с инсценировкой, в рамки которой не вписывались ни я, ни доктор Баум, и сказать ему пару слов. Я поднялся, стряхнув со своего кресла дебелую блондинку, и нарочито громко сказал:
— Уже поздно. С меня достаточно. Я выхожу из игры.
Девицы перепугались. Взгляд Баума приобрел еще большую меланхоличность.
— Милые мои, — обратился он тихо к дамам, — у нас разыгрался аппетит. Приготовьте нам чего- нибудь. Из французской кухни, если можно.
Они моментально ретировались. Баум поднялся, вставил ноги в ботинки, затянул узел галстука и резким ударом по клавише магнитофона выключил музыку. В наступившей тишине он очень внятно спросил:
— Вы что-то сказали?
Я взял в руки свою старую куртку.
— Вы правильно меня поняли. Я чувствую себя маленьким Морицем, которому хотят показать, что такое бордель. Мне это ни к чему, и я выхожу из игры.
— У вас явные нелады с логикой, мой милый. — Баум принялся хозяйничать у бара. — Совсем недавно вы заявляли, что не хотите вступать в игру, а теперь собираетесь выходить из нее.
Он протянул мне бокал, но я не взял его.
— Везде одно и то же — что у вас, что у пас. Я знаю, на что способен и где особенно силен — в электронике. Я уже наводил справки. «Сименс», «ЦТТ», «Браун» — все эти фирмы обеими руками ухватятся за такого специалиста, как я.
— Возможно. Только не забывайте, что мы то самое туловище, к которому прикреплены эти руки.
— Вы пытаетесь запугать меня?
— Нет, хочу разъяснить вам ситуацию. Вы мечтаете стать крупным специалистом в области электроники. Почему бы и нет? Но только позже, мой дорогой, после того, как поработаете на нас. Как там говорится в пословице? Каждому овощу свое время.
Пришлось принять от него бокал, наполненный темной жидкостью.
— Эта работа не по мне. Она не для моих не слишком-то крепких нервов.
— Вот уж не скажите! У вас просто талант. Аналитики вами очень довольны. Они горды, что отыскали наконец настоящего пруссака — трезвого и расторопного. Используйте ваш талант! Мы со своей стороны сделаем все, чтобы отшлифовать его. — Он чокнулся своим бокалом о мой: — Мы сделаем из вас первоклассного специалиста. Мы умеем ценить талант и знания и хорошо платим. Вот тогда-то, мой дорогой, мир действительно будет лежать у ваших ног — наш свободный мир. За заслуги вы даже можете получить американское гражданство. Так неужели вы хотите большего, чем царство небесное?
— А моя семья?
— Ах да, конечно! Я совсем забыл, что вы немец. Забыл о вашей привязанности к семье. — Он отпил из бокала. — Когда вы успешно выполните свою миссию — а она имеет смысл только в том случае, если завершится успехом, — эти вопросы решатся сами собой. Но тогда мы будем жить в одном мире — неразделенном. Вы меня поняли? И вы сможете сегодня гулять по Пятой авеню в Нью-Йорке, завтра — по Александерплац, или, как вы, берлинцы, привыкли говорить, по Алексу, а послезавтра — по Красной площади в Москве. — Он улыбался, но в его глазах было мало дружелюбия: — Давайте еще раз присядем.
В качестве главного блюда дамы приготовили нам говяжью ляжку внушительных размеров. Мой аппетит оказался ей под стать — я был в хорошей форме. Пришлось мне но вкусу и красное вино, и я с удовольствием поглощал его. Между прочим, дамы переоделись и за столом сидели в простеньких костюмах, а когда доктор Баум втянул их в шутливый разговор о кулинарном искусстве, они наконец начали реагировать как обыкновенные девушки, и притом веселые. Потом была подана бомба из мороженого с горячим шоколадом. Когда я, предвкушая удовольствие, укладывал на коленях салфетку величиной с детскую пеленку, доктор Баум пододвинул ко мне через стол конверт, в котором лежало несколько банкнотов и записка с цифровыми и буквенными комбинациями.
— Немного денег на дорожные расходы, — пояснил он. — Ровно столько, чтобы это не повредило вашей и нашей безопасности. А вообще-то, с вашего позволения, я открыл на ваше имя счет в долларах. Не забывайте, что он может вырасти. Запомните номер счета. Он равнозначен тому волшебному «Сезам, откройся!», которое позволит вам попасть в тот мир, о котором вы мечтаете.
Блондинка зевала. От долгого стояния возле плиты лицо у нее горело. Баум, откинувшись на спинку стула, наблюдал, какое впечатление произвели на меня его слова, словно хотел проверить, действительно ли я мечтаю о том мире, который он здесь представлял. Фишки для го клацали в его закрытой ладони. Затем он сделал усталое движение:
— Хорошо. Мы довольны. Теперь прощальный поцелуй, и все.
Обе девицы послушно поднялись, но он придержал их:
— Я, кажется, забыл представить наших хозяек? Пардон! Правда, иногда лучше не знать, с кем имеешь дело. Моника и Сюзанна, господин Глаз сохранит о вас самые благодарные воспоминания.
Когда мы остались одни, доктор Баум спросил:
— Как вам нравится ваше новое имя? Под этим псевдонимом вы будете трижды в неделю давать мне знать о себе. Впереди у нас много работы.
Мы принялись изучать напряженный, рассчитанный по минутам план моей специальной подготовки. И все-таки тогда я даже представить себе не мог, что меня ожидало. Я только один раз украдкой посмотрел на часы, потому что знал: Рената не сомкнет глаз, пока я здесь разыгрываю из себя господина Глаза. Близилась полночь.
Баум заметил мое беспокойство и подлил мне красного вина.
— Время, которое мы тратим сейчас на то, чтобы обговорить все в деталях, приносит тройную пользу, — сказал он. — У меня относительно вас большие планы. Вот, почитайте-ка!
