сомнения.
Он не согласился.
— Я верю в действенность секретных информационных служб. Очаги конфликтов можно нейтрализовать только в том случае, если они своевременно обнаружены. Но что меня озадачивает — так это злоупотребление разведывательной информацией для разжигания конфликтов. Я хочу собирать разведывательные данные, а не трупы.
Когда подали счет, он предъявил клубную членскую карточку и подписал чек. В нагрудный карман моей куртки он положил авторучку, искусно выточенную из какого-то тяжелого металла.
— Полезный сувенир, — объяснил он. — Когда вы известным вам способом проявите спрятанную в запасном стержне микропленку, то прочтете важные для вашей работы приложения к данному вам плану действий по тревоге и оперативному плану. Приложение «Б» — задачи ЦРУ. Приложение «В» — действия на случай ядерной войны. Приложение «Г» — система связи. Приложение «Д» — возвращение в ФРГ и переход на запасной вариант работы. Настройтесь на то, что война может начаться в любой момент! Когда начнется ваша боевая радиосвязь, вы должны знать, что от вас требуется и чем вы при этом рискуете.— И тихо добавил: — Речь идет о документах с грифом «Совершенно секретно», поэтому Центр дал указание резидентам воздержаться от передачи даже самых срочных инструкций по оперативной работе своим людям, работающим на той стороне. Я полагал, что не могу поступить столь цинично по отношению к вам. Вы понимаете?
Мне было более чем понятно. В голове мелькали самые противоречивые мысли. Вот это предложение! Прямо-таки отдал сам себя с головой! Кого он видит во мне? Кого должен я видеть в нем? Может, прав был Вернер, напоминая о необходимости соблюдать крайнюю осторожность? Может, ход рассуждений доктора Баума совсем не такой, как я себе представляю? Может, все это подстроено?! Может, убаюкивая меня сентиментальными гуманистическими рассуждениями, он стремится лишь понадежнее накинуть мне петлю на шею? Я сидел в очень удобном кресле, которое тем не менее напоминало мне кресло «Лилли». Я старался дышать размеренно и не делать резких движений. Прямо передо мной, на стене под хрустальным бра, висела картина, которую я избрал себе в качестве отвлекающего объекта. На ней была изображена молодая пышнотелая женщина, которая сидела у источника и старалась прикрыть свою наготу от похотливых взоров трех старцев. Надпись под картиной гласила: «Купающаяся Вирсавия».
Баум перехватил мой взгляд и повернулся к картине:
— Обманщик! А еще говорит, что боится воды! По вашему лицу видно, что вы с превеликим удовольствием составили бы ей компанию. — Он оживился. Его щеки окрасил нежный румянец, который я впервые видел на его лице. — Мастер Глаз, — сказал он официальным тоном, — ваша последняя информация о военной инфраструктуре была ценной, может быть, очень ценной. Специалисты по обработке информации убеждены в ее важности и подлинности, как и тогда, во время первого испытания. Однако они не знают, что с ней делать: русские разработали новую систему шифров, и едва ли можно расшифровать ее. Компьютеры работают на полную мощность, но неизвестно, когда они найдут ключи к этим кодам и найдут ли их вообще.
Я заметил, что при определенных условиях это могло бы предотвратить большое безумие. Он послал официанта за своим пальто и некоторое время задумчиво смотрел на меня:
— Я не знаю ваших конечных мотивов, Йохен. Почему вы сели в нашу лодку? Честолюбие, жажда славы, любовь к приключениям? Или то, что мы называем чувством ответственности? Я знаю, что человек живет в плену самых причудливых представлений о возможностях своей самореализации, и не буду спрашивать вас о ваших представлениях. Скажу вам только, что не могу жить без кредо. Я должен видеть перспективу. Я должен все знать. Борьба за власть — сложная и запутанная игра. Но когда эта игра перестает быть игрой и перерастает в смертельно опасную реальность?
Затем он поинтересовался, считаю ли я, что разделяю с ним ответственность за решение этого вопроса.
Я спросил холодно и кратко:
— Каково ваше задание?
— Нужно перехватить незашифрованный текст. Есть какая-нибудь возможность?
Ему принесли пальто. Когда мы вышли из ресторана, я сказал:
— Об этом надо подумать. Можно попробовать в низшем войсковом звене через проводную связь. Но чем меньше подразделение, тем скрупулезнее меры предосторожности при работе средств связи.
На лугу перед рестораном стоял его «фольксваген». Мы поехали в сторону центра навстречу потоку горожан, направлявшихся на прогулку в лесопарк Груневальда.
— Информация поступает и из других, как правило случайных, источников, но она не поддается перепроверке, — сказал он. — Как объяснить, например, участившиеся полеты вертолетов между командными пунктами советской и восточногерманской армий? Что означает повсеместное оживление радиосвязи? В Саксонии два предприятия удвоили выпуск колючей проволоки. Проводятся учебные тревоги. Замечены перемещения войск. Что это — только слухи или противник готовится к конфронтации?
Время от времени он сворачивал с главных улиц на боковые и, должно быть в силу привычки, то и дело петлял, поглядывая в зеркало заднего обзора. Время философских рассуждений кончилось.
Я спросил:
— Вы по-прежнему ждете моих донесений по радио?
— Да, — ответил он, — как всегда, в условленное время. И будем считать, что вы не прекращали радиосвязь.
Там, где дороги из Шарлоттенбурга и Моабита пересекались с улицей, ведущей из центра, у входа в метро, он остановился. В маленьком автомобиле мы сидели вплотную друг к другу. Наши плечи почти соприкасались.
Я протянул ему руку и сказал:
— Итак, я правильно вас понял: делать все, чтобы предотвратить большое безумие.
Когда я уже положил ладонь на ручку дверцы, он придержал меня и точно так же, как тогда, когда отправлял в путь с радиостанцией, совершенно неожиданно и не к месту спросил:
— Как там ваш малыш? Уже ходит?
— Вы угадали, доктор. Сегодня утром он сделал первый шаг.
Он улыбнулся, уловив в моих словах двойной смысл. Затем, скрестив руки на баранке, принялся рассеянно смотреть в ветровое стекло.
— Будьте осторожны, Йохен, — сказал он, — хотя я полагаю, у вас хорошие друзья.
Я тоже стал смотреть в ветровое стекло. Все подстроено! Что это — он раскусил меня? И я решился пойти ва-банк. Медленно, не глядя на него, я вытащил из кармана авторучку и протянул ему:
— Наверное, вам лучше взять ее назад. Она может попасть в чужие руки.
Он повернулся ко мне, и мы в течение нескольких секунд смотрели друг другу в глаза. Потом он взял ручку и так же медленно, как я ее достал, положил мне обратно в карман:
— Да будет вам. Я вас знаю: сведения попадут в нужные руки.
35
Дорогая Каролина, я в таком расстройстве чувств и настолько измучена, что даже не знаю, каким числом подписать письмо. Что же это за жизнь и что она с нами вытворяет? Ты была столь добра, что прислала мне обратный авиабилет, но я им не могу воспользоваться. В последнюю минуту пишу тебе об этом. Ты всегда хотела, чтобы твоя дочь была тебе и другом. Не обвиняй меня в неверности! Пока что нам не удастся увидеться. Знаешь ли ты, что на месте твоего бара теперь прачечная самообслуживания? И вообще, все очень изменилось. Я потрясена жестокостью мира. Когда мы увидимся снова? Кузен точно такой, как ты мне его описывала, только уже не юноша. Это правда, что он восхищался Мюнхгаузеном и его удивительными историями? Что невероятного в том, что мы сами вытаскиваем себя за волосы из болота? Я дам о себе знать, как только смогу. Кузен сказал, что в доме, где вы вместе с его отцом росли, всегда
