Как стая саранчи, пожиравшей все на своем пути, прокатилась конница мурзы Айдара от Клязьмы до Волги. Возле города Кснятина мурзу ожидали великий баскак Амраган и Ярослав Ярославич. Здесь собрались полки, которые великий князь сумел вытребовать для похода: владимирцы, суздальцы, тверичи, ярославцы, понемногу ростовцев и белозерцев.
Дальше великокняжеское войско и тумены Айдара двигались вместе и возле Новгорода тоже остановились рядом: мурзы Айдара — против Неревского конца, воеводы великого князя — против Людина.
Замер Новгород в тревожном ожиданье.
Ярослав Ярославич повел себя властно и неуступчиво. Устрашенные новгородцы ни в чем не перечили. Чужая грозная сила, притаившаяся в черных татарских кибитках за городскими стенами, была сейчас на стороне великого князя.
Из пригородных вотчин и деревень потянулись в татарский стан обозы с говядиной, битой птицей, овсом. Так распорядился посадник Павша Онаньич, и бояре с ним согласились. «Пусть досыта едят нехристи, пусть хоть подавятся новгородским добром, лишь бы сами по амбарам не шарили!»
Прибытие татарского войска нагнало страх не только на новгородцев. Устрашились и немцы, спешно снарядили посольство от всех своих городов.
Немецкие послы били челом великому князю и баскаку Амрагану: «Мир даем по всей вашей воле, пленных возвращаем, а от земель по Нарове отступаемся навечно!»
Неслыханные по богатству подарки получили от немцев баскак Амраган, мурза Айдар, темники и тысячники ордынского войска.
— Мирись, князь! — приказал Ярославу баскак Амраган. — Ибо сказано: обогатившись, не тряси переметной сумой на дороге войны, рискуя потерять уже добытое…
Немалые дары получили татары и от Новгорода: за то, что согласились уйти добром, не разоряя новгородских волостей.
Вскоре ушли по своим городам низовские полки. С Ярославом на городище осталась только владимирская дружина.
Великий князь считал, что желаемое уже достигнуто: Новгород покорен, настало время пригнуть до земли новгородских вечннков! Не обеспокоил Ярослава и ханский ярлык, неожиданно привезенный из Орды давнишним знакомцем, мурзой Мустафой.
«Менгу-Тимурово слово князю Ярославу, — торжественно прочитал Мустафа, развернув пергаментный свиток с красной печатью на шнуре. — Дай немецкому гостю путь на свою волость! Да будет дорога везде чиста рижанам и иных немецких городов торговым людям!»
Ярослав знал, что этот ярлык — нож вострый для всей новгородской торговли, что поедут теперь немецкие купцы с товарами в Низовскую землю, минуя Новгород. Знал, но не принял во вниманье, решив: «Стерпят!»
ГЛАВА 9
НОВГОРОДСКИЙ МЯТЕЖ
Гудел, захлебываясь, вечевой колокол.
К торговой площади бежали новгородцы: по узким улицам, в одиночку и ватагами, по мосту через Волхов — густой разволнованной толпой.
Спрашивали на бегу:
— Пошто сзывают?
— Может, немцы опять заратились?
— Разбой, разбой на Ильмени! — доказывал кто-то. — Ладьи колыванских купцов разграбили!
Высокий, плечистый сын боярский сердито возразил:
— Не слушайте его, люди! На князя Ярослава вече!
— На Ярослава? Давно пора!
— На Ярослава!..
Под вечевым колоколом уже собрались посадник Павша Онаньич, кончанские старосты, начальные люди новгородского ополчения, бояре.
Люди узнавали среди бояр Жирослава Давидовича, Олферия Сбыславича и Михаила Мишинича, высланных великим князем в дальние вотчины. Когда только успели вернуться?
А тысяцкого Ратибора не было видно нигде, хотя место тысяцкого тут же, рядом с посадником. Не пожелал, значит, пожаловать на торговую площадь ведомый доброхот великого князя!
Павша Онаньич обратился к людям:
— Слушайте, мужи новгородские! Князь Ярослав порушил старые грамоты, держит Господин Великий Новгород не по обычаю. Гибнут вольности новгородские, дедами нашими и прадедами в битвах завоеванные. Я, посадник ваш, бью челом вечу на князя Ярослава!
Толпа отозвалась гневным ревом.
На помост один за другим взбегали вечники, срывали с голов шапки, выкрикивали вины князя Ярослава:
— Закладчиков своих держит в Торжке, торгуют те закладчики беспошлинно…
— Судит князь не по правде…
— Отнял весь Волхов своими рыбными ловцами…
— Соколов и ястребов завел бесчисленно много, потравил всю дичь в полях…
— Двор с хоромами взял насильством у Олексия Мордкина, населит своими людьми…
— Серебро поймал на Микифоре Манушине, и на Романе Болдыжеве, и на Ворфоломее…
— Немцам торговлю отдал…
— На Святую Софию руку поднял, по владычные вотчины со своими псарями въехал…
Боярин Жирослав Давидович со слезами рассказывал, как держал его князь Ярослав на городище в тесноте и истоме, а потом велел, как последнего холопа, отвезти на простой мужицкой телеге в дальнюю деревеньку:
— Бью челом вечу на князя Ярослава!
Монах-писец, примостившийся тут же на помосте, торопливо записывал речи вечников.
Павша Онаньич склонялся к нему и громко, чтобы все слышали, наставлял: «Пиши, ничего не пропуская! Чтоб ни одна вина князя Ярослава не была забыта!»
Когда вечники выговорились, посадник взял у монаха записанное, прочитал вслух народу.
Грозно прозвучали в тишине слова вечевого приговора:
— А посему уже не можем терпеть, княже, насилья твоего! Уйди из Нова-города прочь, а мы добудем себе другого князя!
Снова оглушительным ревом взорвалось вече: «Любо! Любо! Послать грамоту Ярославу! Указать путь из Великого Новгорода'»
Несогласных не было. Немногочисленные сторонники великого князя попрятались. Но о них вспомнили, когда новгородская господа стала покидать площадь.
В толпе раздались крики:
— На поток и разоренье дворы доброхотов Ярослава!
— Жечь двор тысяцкого Ратибора!
— Жечь Гаврилу Киянинова!
Размахивая топорами и длинными засапожными ножами, люди побежали на Софийскую сторону. Тяжелым бревном-тараном выбили ворота Ратиборова двора, ворвались за частокол.
— Бей!
— Круши!
С треском вылетали окна нарядных хором, рассыпая по двору осколки дорогих фряжских стекол.
Февральской метелью кружился пух из перин и подушек, располосованных ножами.
