одеждой угадывались складки кольчуги, на запястьях покачивались массивные серебряные браслеты. Серебро и нарядный пояс свидетельствовали о знатности рода, и Лют понял, что именно от этого человека зависит их жизнь. Бородатый печенег что-то прокричал резким, срывающимся на визг голосом.
— Он требует, чтобы мы бросили копья, — перевел толмач. — Тогда он выслушает нас.
Лют Свенельдович кивнул дружинникам. Копья полетели на землю. Печенег снова заговорил, но уже спокойнее, дружелюбнее:
— Если вы действительно послы, то жизнь ваша в безопасности. Завтра вы предстанете перед старейшинами.
Лют Свенельдович облегченно вздохнул, обтер рукавом испарину на лбу…
Печенежский стан находился в большой низине и открылся взглядам путников неожиданно, когда они поднялись на гряду холмов. В кольце повозок теснилось множество юрт из бурого войлока, а посередине стана высился большой белый шатер вождя. Едкий кизячный дым струился над юртами.
Развевались на ветру лошадиные хвосты, привязанные к длинным жердям, — бунчуки. Из-за телег высыпала огромная толпа, печенеги с пронзительными криками, размахивая топорами и обнаженными мечами, побежали навстречу посольству, грозя растерзать его, изрубить на куски, затоптать в пыльную землю. Лют и его спутники остановились, захлестнутые беснующейся толпой, и уже прощались с жизнью, столь страшной была ярость обступивших их печенегов. Воины, которые перехватили посольство в степи, отталкивали своих сородичей древками копий, что-то кричали, но толпа продолжала напирать.
Но вот показались всадники в блестевших на солнце доспехах, в круглых железных шлемах, над которыми колыхались разноцветные перья, и толпа вдруг отхлынула. Это явились наконец печенежские старейшины. Мимо расступившихся печенегов посольство проследовало к белому шатру вождя; старейшины называли его великим князем. Им оказался тучный белолицый муж со светлыми волосами, необычными для степняков; жирные плечи туго обтягивал полосатый шелковый халат. Если бы не железный шлем с перьями и не кривой меч, заткнутый за серебряный пояс, печенежского вождя можно было бы принять за персидского купца. Князь возлежал на горе подушек. Вокруг него сидели на корточках старейшины, а позади застыли свирепого вида телохранители с обнаженными мечами.
Дружинники внесли подносы с дарами князя Святослава и, поставив их к ногам вождя, тихо отошли за спину Люта Свенельдовича. Вождь печенегов скользнул равнодушным взглядом по связкам дорогих мехов, по серебряным слиткам-гривнам, по золотым чашам. Его внимание привлекло лишь оружие: островерхий русский шлем, кольчуга с железными панцирными пластинками на груди, обоюдоострый прямой меч. Вождь шевельнул короткими толстыми пальцами. Подскочившие рабы уволокли оружие в глубину шатра. Остальные дары расхватали старейшины.
Вождь молча выслушал посольскую речь, потом перевод этой речи на печенежский язык и что-то шепнул невзрачному старичку в длинной черной одежде, сидевшему рядом с ложем. Старичок проворно вскочил, шагнул к послам и заговорил на языке славян:
— Великий князь из рода Ватана приветствует посла князя Святослава.
Хазары такие же враги печенегам, как и руссам. Но поход может разрешить только совет великих князей, чьи люди и стада кочуют в долинах Днепра.
Ждите их слова.
…Три недели Лют и его спутники видели только бурый войлок юрты, тусклое пламя очага да хищные наконечники копий печенежской стражи, которые покачивались у входа. Часы сливались в непрерывную сонную череду, и лишь нити солнечных лучей, пробивавшиеся через щели, возвещали о наступлении нового дня. Вечером молчаливые печенежские воины вносили в юрту большой медный котел с бараниной, бурдюки с водой и кобыльим молоком — еду и питье на следующий день. И только ночью, в полной темноте, послов выводили на прогулку в дальний угол печенежского стана. За три недели сидения послы узнали о жизни печенегов не больше того, что увидели в первый день. Наконец Люта Свенельдовича снова позвали в белый шатер. Тот же старичок произнес слова, оправдавшие все труды посольства:
— Великие князья из родов Ватана, Куэля, Маину и Ипая пришли к согласному решению воевать с хазарами. Пусть князь Святослав начнет, и мы поспешим к хазарским границам из тех мест, где нас застанет известие о начале похода. Да погибнут наши общие враги — хазары!
Глава 3
Князь Святослав ждал возвращения посольства из Печенегии с нетерпением и тревогой, часто уезжал из стана, с немногими людьми уединялся в березовых рощах или на берегах лесных озер, подолгу беседовал с ними. Гридни-телохранители затаив дыхание слушали князя, и перед ними разворачивались немыслимые дали.
Однажды, остановившись на берегу коричневого от торфа лесного озерка, князь Святослав сказал:
— Больше всего воду люблю. Чтобы много было воды, без конца и без края. В Днепре воды много. В Оке, реке вятичей, тоже. Но та вода бегучая, неласковая. Здесь вода стоячая, спокойная, но темная как ночь. До теплого моря хочу дойти, до синей воды, где плавали ладьи Олега Вещего и отца моего Игоря Старого. Но не гостем мимоезжим хочу побывать на море, а стать на берегу его крепко…
Слова князя быстро разошлись по дружине, и воины заговорили о походе к теплому морю. Возвратившееся от печенегов посольство напомнило о таком же посольстве князя Игоря, которое положило начало совместному походу на Царьград. Волхвы искали и без конца находили добрые предзнаменования.
Нетерпение охватывало воинов…
Весна 965 года выдалась ранней и дружной. Быстрее обычного очистились от льда реки. По большой воде в землю вятичей приплывали ладьи с воями, оружием, припасами. Войско множилось на глазах, и уже не хватало княжих мужей, чтобы ставить старшими над сотнями. Печенеги, раньше обычного покинувшие приморские пастбища, пригнали тысячные табуны коней. В конные дружины князь Святослав звал всех, кто умел держаться в седле. До позднего вечера на приокских лугах и на лесных полянах слышались конский топот, лязг оружия, повелительные выкрики десятников: новые дружинники приучались к ратному строю.
Крепкие заставы перегородили дороги и тропы, чтобы на Волгу, к хазарам, не проскользнул ни конный, ни пеший, чтобы в Итиле не узнали о готовности русского войска. Когда наступит время, князь Святослав сам объявит о походе. А пока пусть нежатся в покое неведенья хазарские правители, пусть пересчитывают жирную десятину с торговых караванов!
Внезапным весенним громом будет для них поход князя Святослава!
На исходе мая, в канун змеиных свадеб, наступил долгожданный день.
Святослав напутствовал гонца, который отправлялся к хазарскому царю:
— Лишних слов перед царем не рассыпай. За многими словами малая сила, за немногими — великая. Сильный шепотом скажет, а все слышат. Крика же слабого разве что заяц испугается, да и то потому, что отроду пуганный.
Всего три слова передашь: 'Иду на вы!' Сказав, замолчи. Смертью грозить будут, все равно молчи. Помни: в твоем молчании — сила!
Бояре и дружинники смотрели на гонца с почтительным уважением. На верную смерть отправляется гонец, рубаху перепоясал черным похоронным поясом, а лицом светел, безмятежен. Меча у гонца не было, только короткий нож за черный пояс заткнут — самого себя до сердца достать, коли станет невмоготу терпеть муки. Немыслимого мужества и жертвенности человек. По нему хазары о всем русском войске судить будут. Не на посольский разговор поехал гонец — на смертный поединок. Доблесть показать хазарам, чтобы уязвить дух хазарского царя задолго до битвы…
Гонец двинулся к выходу, тяжело ступая сапогами по еловым плахам пола. За ним потянулись из избы бояре и воеводы. Только гридни-телохранители остались возле княжеского кресла. Гридни всегда при князе, не оставляют ни на минуту. Князь Игорь Старый этот обычай завел.
Понадобятся зачем-нибудь гридни — вот они, рядом, а если ненадобны, то будто и нет их, столь они
