Вскоре он понял, что лишь блестящие победы на войне и военная добыча могут заткнуть рот недовольным, и кинулся на поиски военного счастья.
Никифору Фоке удалось захватить остров Крит. Его любимец евнух Петр завоевал всю Киликию. Но нужны были новые победы — оглушительные, по возможности бескровные, приносящие добычу и славу, но не обрекающие народ на лишения и жертвы. Тогда был задуман болгарский поход…
Но полководец-император неожиданно споткнулся на болгарском пороге, не осмелившись углубиться в Гимейские горы,[26] встретив в горных теснинах ожесточенное сопротивление болгар. Как канатоходец, замедливший движение посередине туго натянутого каната, Никифор Фока был готов ухватиться даже за воздух, чтобы сохранить равновесие. Одной из отчаянных попыток изменить соотношение сил в пользу императора было посольство Калокира в Киев…
О многих любопытных подробностях, касавшихся Никифора Фоки, мог бы порассказать Калокир. Например, о страшной давке на стадионе, которую вызвал император, неожиданно выведя на поле две фаланги стратиотов с обнаженными мечами. Люди приняли потешный бой за расправу и в панике бросились со стадиона. Или о не праведных делах императорского брата Льва Куропалата, скупавшего хлеб и перепродававшего по дорогой цене. Или о высокой стене, которую Никифор приказал строить вокруг дворца, чтобы чувствовать себя в безопасности. Или о шумных ссорах с Феофано, во время которых драгоценные вазы летали по комнате и разбивались о стены.
Однако по отчужденным лицам русских воевод Калокир понял, что их мало интересуют эти подробности, любопытные для любого придворного. Зато руссы оживлялись и охотно поднимали чаши за здоровье посла, когда он, разочарованно вздохнув, принимался рассказывать о новых больших военных кораблях — дромонах, способных вместить свыше 200 гребцов и 70 вооруженных стратиотов, о быстроходных тахидромах, стороживших дальние подступы к Босфору, о Манганском арсенале в Константинополе, где собраны на случай войны громадные запасы оружия и снаряжения.
Порой Калокир чувствовал себя обыкновенным перебежчиком, выбалтывающим из корысти военные тайны, и только подчеркнутая почтительность руссов и неоднократно произносимый ими титул патриция, который ласкал слух, помогали ему преодолеть минутное недовольство собой.
Калокир убеждал себя, что перед ним открывается путь, отличный от пути обреченного императора Фоки. Ради великой цели нужно идти на все. Кто останавливается на половине пути, всегда проигрывает…
Потом Икмор и Сфенкел куда-то уехали, а вместо них с послом беседовал старый почтенный воевода Свенельд, который носил на шее не серебряную цепь, а золотую, как сам князь, и пользовался у руссов огромным влиянием.
Как хотелось Калокиру быть полезным этому вельможе, советнику двух князей — Игоря Старого и Святослава! К сожалению, не получалось…
Правда, Свенельд интересовался Никифором Фокой, но исключительно как полководцем. Вопросы старого воеводы были точными и не допускали двусмысленных или неопределенных ответов. 'Каким образом Никифор строит войско в походе?' 'Какова длина его дневного перехода при быстром движении, без обозов и осадных орудий?' 'Как он использует в бою тяжелую конницу?' 'Какие караулы оставляет для охраны дорог?'
А что знал обо всем этом Калокир?
Херсонский патриций неоднократно видел императора и мог подробно описать его внешний облик. Лицо Никифора Фоки больше приближалось к черному, чем к белому; под густыми бровями горели черные глаза; волосы тоже были темными и густыми; нос слегка загнут; в бороде седина; стан плотный и круглый. Император весьма широк в плечах и груди и очень силен.
Однажды в сражении он так сильно ударил копьем неприятельского воина, что пробил насквозь щит и броню. Можно было еще добавить, что император всю жизнь сохранял воздержание, не вкушал вина, уклонялся от брачного союза и только в преклонном возрасте нарушил обет, женившись на Феофано…
Однако о Никифоре Фоке как о полководце Калокир не знал ничего, кроме перечисления его побед да неясной людской молвы о храбрости и воинском уменье в бытность его доместиком востока. Принадлежавший по рождению к придворным кругам, Калокир был глубоко убежден, что жизнь империи направляется не мечами полководцев, а хитроумными политическими комбинациями высших вельмож, заседавших во всесильном Синклите, капризами возведенных до положения соправителей любимцев императора — евнухов, интригами гинекеи,[27] — и мало интересовался чисто военными делами, ограничившись обязательным для будущего стратига (а Калокир как самое малое рассчитывал на этот пост!) чтением сочинений древних и новых полководцев. Теперь оставалось только сожалеть. Он не сумел удовлетворить любопытство варвара с золотой цепью на шее, и тот больше не приходил, посеяв тягостные сомнения в душе Калокира.
Русская зима казалась Калокиру бесконечной. Вьюги сменялись ясными морозными днями, когда солнце ослепительно блестело и снег зло поскрипывал под сапогами. Потом снова начинались снегопады, обрушивавшие на город огромное количество снега. Сугробы поднялись до половины частокола, плоские кровли жилищ стонали под тяжестью снежных шапок. Посольские чиновники, переводчики и слуги отяжелели от безделья и обильной пищи, двигались раздражающе медлительно, вперевалку, выставив вперед тугие животы. Из Константинополя не приходило никаких вестей. То ли император Никифор Фока забыл о своем посольстве, то ли гонцы не могли преодолеть трудности зимнего пути. От столицы империи до устья Борисфена[28] 3800 стадий бурного моря, а дальше почти столько же сухопутной дороги по печенежским степям, не менее опасной.
Как-то неожиданно, сразу после мартовских снегопадов, пришла дружная весна. За окнами повисли сосульки. Звонко застучали по крышам капели. С глухим гулом и шорохом тронулся лед на Днепре. С первыми ладьями, приставшими к Подолу, пришла долгожданная весть: князь Святослав возвращается в Киев.
Наконец-то!
Глава 2
Немногие знали, что последнее полюдье князя Святослава было необычным. Объезжая погосты и собирая дани, князь одновременно производил смотры воинов, которые весной отправятся в поход.
Опытные мужи, уже побывавшие на войне, и полные молодого задора отроки выстраивались перед князем, и он придирчиво осматривал оружие, кольчуги, щиты. Если у кого-нибудь не оказывалось доспехов, князь строго выговаривал старейшинам. Сородичи обязаны полностью снарядить воина. Воины должны думать не о снаряжении, а о ратном учении, потому что ратник, даже вооруженный лучшим образом, бессилен против опытного противника, если не умеет искусно владеть оружием и сражаться в строю.
С новонабранными воинами оставались на погостах княжие мужи и дружинники — учить ратному делу. Никогда еще не бывало, чтобы воины расставались с семьями и привычными занятиями задолго до похода и жили в особых избах, будто дружинники, а этой зимой было так. Старейшинам было велено приносить воинам все необходимое — хлеб, мясо, мед и уксус — и не занимать их работой.
Тяжким бременем легли военные расходы на родовые общины, но возражать никто не осмеливался: князь Святослав был суров и непреклонен.
Небывалое, великое дело было задумано Святославом: создать общерусское войско. Не ополчение смердов и горожан, грозное разве что своей многочисленностью, а именно войско, хорошо и единообразно вооруженное, обученное сражаться строем, объединенное единой волей полководца и послушное, как меч в опытных руках.
Калокир глубоко ошибался, что делится с руссами совершенно неизвестными им военными тайнами. Русские воеводы и без него уже знали многое о византийском войске и флоте от купцов, ежегодно ездивших в Царьград и подолгу живших там, от варягов-наемников, служивших в императорской гвардии, от своих соплеменников, проданных печенегами или хазарами в рабство греческим судовладельцам и бежавших из плена. Еще живы были старые дружинники князя Игоря, когда-то сражавшиеся с всадниками-катафрактами среди зеленых холмов Фракии. Соединенные вместе и осмысленные, эти знания позволили найти оружие
