превосходства, а, наоборот, следила за тем, чтобы все решения принимались ими совместно; и даже если он просто не знал, какими вариантами они располагают, она подсказывала ему только тогда, когда они оставались одни, с тем, чтобы у других не сложилось мнение, будто она – настоящий руководитель группы вмешательства. И вскоре Хунакпу почувствовал себя более уверенно, а спустя еще некоторое время оба они стали руководить действительно совместно, часто вступая в споры по различным вопросам, но никогда не принимая решения, не придя прежде к общему согласию. Когда через несколько месяцев совместной работы они оба поняли, что их профессиональное сотрудничество превратилось в нечто куда более сильное и личное, то никто не был так этому удивлен, как они сами.
Для Хунакпу было настоящей мукой, работая каждый день с Дико, каждый день проникаясь все большей уверенностью, что она любит его так же сильно, как и он ее, осознавать, что она отвергает любой намек, любое предложение и откровенную мольбу не ограничивать их встречи коридорами Службы, а продолжить их в одной из хижин Джубы.
– Ну почему нет? – спрашивал он. – Почему?
– Я устала, – отвечала она. – У нас еще слишком много дел.
Обычно такого ответа было достаточно, чтобы он прекратил свои излияния, но не сегодня, не на этот раз.
– Все в нашем проекте идет гладко, – возразил он. – Мы превосходно сработались, и, группа, которую мы собрали, работает надежно и хорошо. Каждый вечер мы уходим домой достаточно рано. У нас есть время, если только ты согласишься, чтобы пообедать вместе. Посидеть и поговорить, как мужчина и женщина.
– У нас нет времени на это, – ответила Дико.
– Почему? – потребовал объяснений Хунакпу. – Мы скоро закончим, наш проект близок к завершению. Кемаль все еще возится со своим отчетом о возможных вариантах будущего, а машина еще не совсем готова. У нас масса времени.
Увидев ее расстроенное лицо, он обычно умолкал, но не сегодня.
– С чего тебе расстраиваться? Твои мать и отец, как и мы, работают вместе, а они женаты, и у них ребенок.
– Да, – сказала она. – Но мы с тобой не поженимся.
– Почему? Неужели дело в том, что я ростом ниже тебя? Тут уж ничего не поделаешь. Майя ниже ростом, чем отпрыск турка и донготона.
– Ну и дурак же ты, Хунакпу, – сказала она. – Отец тоже ниже матери. Какой же идиоткой ты меня считаешь!
– Идиоткой, которая любит меня так же, как я ее, но по какой-то дурацкой причине отказывается признаться в этом, отказывается даже воспользоваться шансом и быть счастливыми вместе.
К его изумлению в глазах у нее показались слезы.
– Я не хочу об этом говорить, – заявила она.
– А я хочу.
– Ты думаешь, что любила меня, – сказала Дико.
– Я знаю, что люблю тебя.
– И ты думаешь, что я люблю тебя, – сказала она.
– Надеюсь, что да.
– Может быть, ты и прав, – ответила Дико. – Но есть нечто другое, что мы с тобой любим больше.
– Что именно?
– Вот это, – сказала она, показав на комнату, в которой они находились, заполненную Трусайтами II, хроновизорами, компьютерами, письменными столами и стульями.
– Сотрудники Службы живут и любят, как все обычные люди, – возразил Хунакпу.
– Дело не в Службе, Хунакпу, а в нашем проекте. Проекте “Колумб”. Мы добьемся успеха. Мы соберем команду из трех человек, которая отправится в прошлое. А когда они выполнят свою миссию, все это перестанет существовать. Так зачем же нам жениться и рожать ребенка в мире, который исчезнет всего через несколько лет?
– Это пока неизвестно, – сказал Хунакпу. – Математики до сих пор не пришли к единому мнению. Может быть все, что мы создадим, вмешавшись в прошлое, будет только вилкой во времени, и тогда оба будущих будут существовать параллельно.
– Ты сам знаешь, что это наименее вероятный вариант. Ты знаешь, что машина строится согласно теории метавремени. То, что отправляется в прошлое, изымается из потока причинности. На него больше не может воздействовать то, что происходит в потоке времени, в котором оно изначально появилось, и когда оно попадает в поток времени в другой точке, оно становится беспричинным, необусловленным причиной. Когда мы изменим прошлое, наше настоящее исчезнет.
– Обе теории могут объяснить принцип действия машины, – сказал Хунакпу, – поэтому не пытайся использовать в споре со мной свои превосходные знания в математике и теории времени.
– Так или иначе, это не имеет значения, – заметила Дико. – Потому что, даже если наше время будет продолжать существовать, меня в нем не будет.
Вот оно – невысказанное предположение, что она будет одной из тех троих, кто отправится в прошлое.
– Но это же смешно, – возразил он. – Высокая чернокожая женщина, живущая среди тайно?
– Высокая чернокожая женщина, досконально знающая все события, ожидающая этих людей в будущем, – сказала она. – Думаю, я вполне подходящая кандидатура.
– Но твои родители ни за что не отпустят тебя.
– Мои родители сделают все, чтобы эта миссия закончилась успешно, – ответила она. – Я уже сейчас намного лучше подготовлена, чем кто-либо другой. У меня превосходное здоровье. Я изучала языки, которые потребуются мне для данной части проекта – испанский, генуэзский диалект итальянского, латынь, два диалекта племени аравак, один диалект карибов и язык сибоней, которым до сих пор пользуются в деревне, где когда-то жила Путукам, потому что он считается священным. Кто может быть мне достойным соперником? И я знаю план вдоль и поперек, и все идеи, которые заложены в нем. Кто лучше меня сможет соответствующим образом изменить его, если дела пойдут не так, как ожидалось? Поэтому я непременно отправлюсь, Хунакпу. Отец с матерью еще какое-то время будут сопротивляться, но затем они поймут, что я – самый верный залог успеха, и отпустят меня.
Он ничего не сказал. Он знал, что это правда.
Дико рассмеялась.
– Ах ты, лицемер, – сказала она. – Ведь ты делал то же, что и я, ты разрабатывал Мезоамериканскую часть плана, для того чтобы только ты мог ее выполнить.
Это тоже было правдой.
– Я – не менее подходящая кандидатура, чем ты, – нет, даже более, потому что я – майя.
– Майя, который больше, чем на фут выше, чем майя и сапотеки того времени, – возразила она.
– Я говорю на двух диалектах майя, плюс на языках племен науатль, сапотеков, а также испанском, португальском и двух наиболее распространенных диалектах тарасков. И все доводы в твою пользу равным образом относятся и ко мне. Кроме того, я знаю все технологии, которые мы намеревались там внедрить, а также подробные биографии всех людей, с которыми нам придется иметь дело. У меня нет конкурентов.
– Я знаю, – сказала Дико. – Я знала это раньше, чем ты сам. Тебе не нужно убеждать меня.
– О, – вымолвил он.
– А ты – настоящий лицемер, – сказала она, и какое-то скрытое чувство прозвучало в ее словах. – Ты уже давно решил, что отправишься туда, и тем не менее рассчитывал, что я-то останусь. У тебя была дурацкая мысль, что мы поженимся, родим ребенка, а потом ты оставишь меня здесь со слабой надеждой на то, что, пока ты будешь выполнять свое предназначение в прошлом, здесь будет какое-то будущее.
– Нет, – ответил он, – я даже и не думал о женитьбе.
– О чем же ты думал, Хунакпу? Улизнуть тайком от всех и наскоро переспать со мной в каком-нибудь укромном местечке? Я тебе не Беатриса, Хунакпу. У меня есть моя работа. И в отличие от европейцев, и, видимо, индейцев, я знаю, что спать с мужчиной, не будучи его женой, значит, – нарушить законы общества, в котором живешь, отказаться занять место, предназначенное тебе в нем. Я не буду
