— Всего десять месяцев. Встретимся на Рождество. С тобой что-то стало скучновато.
Но она не была расположена к шуткам. В глазах ее стояли слезы.
— Я больше не выдержу, — сказала она.
— Извини.
— Мне страшно.
И ей в на самом деле было страшно. Ее голос дрожал.
— И ночью, и днем, когда я сплю. Я как раз подходящего размера.
— Для чего?
— Ты о чем?
— Ты сказала, что как раз подходящего размера.
— Я так сказала? Ах, не знаю, что я имела в виду. Я схожу с ума. Ты ведь именно поэтому здесь, разве не так? Чтобы я не потеряла рассудок. Я ничего не могу поделать. Я ничего не вижу, а все, что слышу, — лишь шелест дождя.
— Как в открытом космосе, — заметил я, вспомнив ее слова в прошлый раз.
Но она, оказалось, не помнила нашего разговора и испугалась.
— Откуда ты знаешь? — спросила она.
— Ты сама так сказала.
— В открытом космосе нет никаких звуков, — сказала она.
— Вот как, — ответил я.
— Потому что там нет воздуха.
— Я знаю.
— Тогда почему ты сказал «Вот как»? Слышен только шум двигателей. Слышен по всему кораблю. Легкое гудение, которое не прекращается ни на секунду. Совсем как шум дождя. А спустя некоторое время ты его уже не слышишь. Оно как будто становится тишиной. Мне Ананса рассказала.
Еще одна воображаемая подруга. В ее истории болезни говорилось, что ее вымышленные друзья продержались гораздо дольше, чем у большинства других детей. Именно для этого меня к ней и прикрепили — чтобы я помог ей избавиться от вымышленных друзей. От Гранти, ледяного поросенка, от Говарда, мальчика, который всех колотил, от Фуксии, ростом в несколько дюймов, жившей среди цветов, от Сью-Энн, приносившей ей куклы и игравшей в них вместо нее. Элен говорила, что куклы должны делать, а Сью-Энн это выполняла. Были и другие личности.
После нескольких сеансов я понял, что она отдает себе отчет, что ее друзья воображаемые, просто она коротала с ними время. Они находились вне ее тела и совершали поступки, на которые она сама не была способна. Я понял, что от них никакого вреда, а если уничтожить этот вымышленный мир, Элен станет еще более одинокой и несчастной. Она была в здравом рассудке, несомненно. И все-таки я продолжал к ней приезжать, и не просто потому, что она очень мне нравилась. Еще и для того, чтобы окончательно убедиться: она и вправду уверена, что ее друзья — лишь плод ее воображения. Ананса была чем-то новым.
— Кто такая Ананса?
— На самом деле ты не хочешь этого знать.
Она, без сомнения, не желала об этом говорить.
— Я хочу знать.
Она отвернулась.
— Я не могу тебя выгнать, но мне бы хотелось, чтобы ты ушел. Иногда ты становишься слишком любопытным.
— Такая уж у меня работа.
— Работа! — В ее голосе зазвучало презрение. — Прямо как вижу вас всех — как вы бегаете на своих здоровых ногах и работаете!
Что я мог на это ответить?
— Иначе нам не выжить, — сказал я. — Но я стараюсь.
И вдруг на ее лице появилось какое-то странное выражение. «У меня есть тайна, — казалось, думала она, — и я хочу, чтобы ты ее выведал».
— Может, у меня тоже будет работа.
— Может быть, — сказал я.
И попытался придумать, чем бы она могла заняться.
— Музыка не умолкает, — сказала она. Я неправильно понял.
— Ты мало на чем сможешь играть. Так уж получилось.
Немножко реализма не помешает.
— Не говори глупостей.
— О'кей. Больше не буду.
— Я говорю, что на моей работе всегда звучит музыка.
— А что это за работа?
— Тебе и вправду хочется знать? — произнесла она, таинственно возведя глаза к потолку, а потом отвернувшись к окну.
Я представил себе, что она — обычная пятнадцатилетняя девчонка. Тогда я расценил бы такое поведение, как заигрывание. Но тут крылось нечто другое. Что-то отчаянное. Она права. Я действительно хотел знать. Я сделал весьма логичное предположение, соединив два секрета, которые она побуждала у нее выманить.
— Какую работу предлагает тебе Ананса?
Она испуганно взглянула на меня.
— Так значит, это правда.
— Что правда?
— Все так страшно. Я стараюсь убедить себя, что это — всего лишь сон. Но это не сон, верно?
— Что не сон — Ананса?
— Ты думаешь, она такая же, как и все остальные мои друзья, да? Но они не приходят ко мне во сне, во всяком случае, не так. Ананса…
— Что Ананса?
— Она для меня поет. Когда я сплю.
Мои поднаторевшие в психологии мозги быстро сложили два и два.
— Разумеется, — сказал я.
— Она — в космосе, и она для меня поет. Ты не представляешь, какие песни.
И тут я вспомнил кое-что и вытащил кассету, которую для нее купил.
— Спасибо, — сказала она.
— Пожалуйста. Хочешь послушать?
Она кивнула. Я вставил кассету в магнитофон. «Весна в Аппалачах». Она кивала головой в такт музыке. Я представил, как она танцует. Она хорошо чувствовала музыку.
Но спустя несколько минут она замерла и заплакала.
— Это совсем другое, — сказала она.
— Ты уже слышала эту песню раньше?
— Выключи. Выключи, говорю.
Я выключил магнитофон.
— Извини. Мне казалось, тебе понравится.
— Вина, ничего, кроме вины, — сказала она. — Ты все время чувствуешь себя виноватым, так ведь?
— Почти всегда, — легко согласился я. Психологическим жаргоном злоупотребляли многие мои пациенты. Так же, как языком мыльных опер.
— Извини, — сказала Элен. — Просто это не та музыка. Совсем не та. Вот я послушала, и все остальное по сравнению с ней кажется таким темным. Как будто идет дождь, все серое, мрачное и тяжелое, словно композитор пытается разглядеть далекие холмы, но дождь ему мешает. Но несколько минут мне казалось, что у него получится.
