Седьмой сын

прикоснуться к ней. Малышка Пэгги увидела эту страшную картину и поняла, что папа совершил большую ошибку, упомянув об умерших девочках. Несмотря на то что сердце палило жарким огнем, лицо матери превратилось в сам лед.

– Такой гадости еще никто не говорил мне в лицо, – произнесла мама. Подняв с обеденного стола набитую тухлой соломой корзину, она понесла ее во двор.

– Злюка Мэри больно клюется, – попыталась оправдаться малышка Пэгги.

– Бывает и хуже, а чтобы доказать это, я преподам тебе один урок, – перебил ее отец. – За то, что ты оставляла яйца в гнезде, я не стану тебя строго наказывать. Эта чокнутая курица и взрослого напугает, не то что такого лягушонка, как ты. Поэтому за эту провинность ты получишь всего один удар прутом. Но за ложь ты получишь десять ударов.

Услышав это, малышка Пэгги от души разревелась. Папа никогда не изменял своему слову и отсчитывал все сполна – особенно когда дело касалось порки.

Протянув руку, папа достал с высокой полки зачищенную ветвь орешника. С тех пор как Пэгги нашла старый прут и благополучно сожгла его в очаге, орудие наказания хранилось подальше от девочки.

– Я бы лучше выслушал от тебя, дочка, тысячу горьких, но правдивых слов, чем одно, но лживое, – сказал он, наклонился и прошелся прутом по ее попе.

«Вжик-вжик-вжик», – отсчитывала она про себя. Каждый удар жалил ее, боль впивалась в самое сердце – с таким гневом двигалась рука отца. Но самое страшное – она понимала, что наказание ею не заслужено. Ярость вызвал вовсе не проступок малышки Пэгги, была другая причина, но доставалось всегда Пэгги. Отец стал страстно ненавидеть ложь после одного давнего случая, о котором он никогда и никому не рассказывал. Малышка Пэгги не могла объяснить, что за проступок совершил папа, поскольку воспоминание было путаным и неясным – он сам не помнил все подробности. Пэгги поняла лишь одно: причина крылась в женщине, и это была не мама. Стоило случиться чему-то плохому, как папа сразу вспоминал о той леди. Когда ни с того ни с сего умерла крошка Мисси, когда следующая девочка, которую тоже назвали Мисси, умерла от оспы, когда сгорел амбар, когда пала корова – каждый раз, когда случалась какая-нибудь неприятность, папа вспоминал о той леди и тут же принимался твердить, как он ненавидит испорченность и ложь. Тогда ореховый прут жалил особенно больно.

«Я бы лучше выслушал от тебя тысячу горьких, но правдивых слов», – сказал он, но малышка Пэгги знала, что существует на свете одна правда, о которой он не хотел бы слышать, поэтому девочка верно хранила его секрет. Даже в приступе гнева она не кинет ему в лицо эти слова, хотя от ярости он наверняка сломает прут. Откуда-то малышка Пэгги знала, что, расскажи она папе о той леди, он умрет на месте, а она не желала ему смерти. Кроме того, леди, которая поселилась в огне его сердца, почему-то была совсем без одежды, а маленькой Пэгги из личного опыта было известно: стоит ей хоть словом заикнуться о том, что происходит, когда люди остаются голыми, как ее мгновенно выпорют.

Рыдая и шмыгая носом, она снесла положенные одиннадцать ударов. После этого папа сразу ушел из комнаты, а мама вернулась и принялась готовить завтрак для кузнеца, постояльцев и работников, но даже она не утешила малышку Пэгги, как будто девочки и не было в доме. Пэгги, повысив голос, порыдала минутку-другую, но это тоже не помогло. В конце концов она вытащила из швейной корзиночки куклу Бути и на негнущихся ногах зашагала в хижину к деде, где беспардонно разбудила его.

Как всегда, он внимательно выслушал ее рассказ от начала и до конца.

– Знаю я эту Злюку Мэри, – сказал он, когда Пэгги закончила. – Сотню раз, не меньше, говорил твоему папе: сверни ты этой курице шею, и дело с концом. Она психанутая. Раз в неделю, а то и чаще, она сходит с ума и колотит свои яйца – в том числе и те, что вот-вот проклюнутся. Она собственных цыплят убивает. Только ненормальный способен убить собственного ребенка.

– Мой папа тоже хочет меня убить, – пожаловалась малышка Пэгги.

– Ну, я вижу, ты еще ходишь, значит, дела обстоят не так круто.

– Хожу, но еле-еле.

– Да, теперь я и сам вижу. Похоже, ты чуть навек не охромела, – посочувствовал деда. – Но вот что я тебе скажу. По-моему, твои папа и мама разозлились друг на друга. Так почему бы тебе не исчезнуть на пару-другую часиков?

– Если б я была птичкой, то улетела бы отсюда.

– А еще лучше, – посоветовал деда, – подыщи-ка себе какое-нибудь потайное местечко, где тебя никто не найдет. Есть у тебя такое? Нет, нет, не говори мне – если ты кому-нибудь о нем расскажешь, это уже будет не тайна. Просто уйди туда на часок. Только знай, твое потайное местечко не должно быть в лесу, потому что там иногда бродят краснокожие, вдруг кто позарится на твои прекрасные волосы. Не ползай по деревьям – ты можешь упасть – и не забирайся во всякие щели, в которых легко застрять.

– Нет, деда, там очень просторно, оно не на дереве и не в лесу, – сказала малышка Пэгги.

– Ну так беги туда, Мегги.

Деда любил подшучивать над ней, и Пэгги, как всегда, скорчила недовольную рожицу. Подняв Бути, скрипучим, кукольным голоском она произнесла:

– Ее зовут Пэгги.

– Как скажешь. Так вот, мисс Пигги…

Малышка Пэгги размахнулась и ударила деду куклой по колену.

– В один прекрасный день Бути стукнется вот так, поломает себе что-нибудь и умрет, – предупредил деда.

Но Буги прыгнул вверх и затанцевал прямо у него перед носом:

– Ее зовут не Пигги, а Пэгги!

– Что ж с тобой поделаешь, Пугги так Пугги. Кстати, сейчас ты побежишь в свое потайное местечко, а если кто-нибудь забеспокоится и скажет: «Девочка пропала, надо ее отыскать», я отвечу: «Не надо ее искать, я знаю, где она. Она скоро сама вернется и будет прежней хорошей девочкой».

Малышка Пэгги выбежала было за дверь, но остановилась и вновь заглянула в хижину:

– Знаешь, деда, ты самый хороший взрослый во всем мире.

– Твой папа придерживается иной точки зрения, и все из-за того орехового прута, за который я чересчур часто хватался много лет назад. Ладно, беги.

Но прежде чем закрыть дверь, она во весь голос крикнула, в душе надеясь, что ее услышат и в доме:

– Ты единственный хороший взрослый на земле!

Крикнула и помчалась через садик, мимо коровьего пастбища, вверх по холму, по лесной тропинке – к домику у ручья.

2. В пути

Повозка у них была действительно доброй, а тянули ее две сильные лошади. Встречный человек мог бы счесть эту семью зажиточной. Шутка ли, шестеро сыновей – один почти мужчина, а самым младшим, близнецам, стукнуло по двенадцать, хоть они и выглядели гораздо старше своего возраста. И это не считая взрослой дочери и пяти младших сестер. Большое, крепкое семейство. И наверняка богатое – вот только вряд ли встречный догадается, что еще год назад у них была мельница и жили они в большом доме на берегу реки, что протекала через западный Нью-Гемпшир. Далековато забрались они от дома, и осталась у них от богатства одна повозка. Но они не падали духом, продвигаясь дальше на запад, пыля дорогами, перевалив через Гайо, направляясь в незаселенные земли, которые были открыты всем поселенцам. Для семьи, в которой столько сильных спин и умелых рук, всякая земля хороша, пока погода благоприятствует и не беспокоят набегами краснокожие. А законники и банкиры пускай остаются в Новой Англии.

Отец был крупный мужчина, склонный к полноте, что неудивительно, поскольку мельникам целыми днями приходится простаивать на одном месте. Маленькие жировые складки на животе и года не продержатся, когда придется возделывать лесные земли. Впрочем, это его не беспокоило – он никогда не чурался тяжелого труда. Сейчас его больше волновала жена, Вера. Вот-вот она должна была родить, он и сам это чувствовал, хотя она словом не обмолвилась о том, что время пришло. Женщины обычно не говорят о таком с мужчинами. Однако он видел ее большой живот и знал, что месяцев минуло много. Кроме того, днем, на привале, она шепнула ему: «Элвин Миллер, если попадется на пути гостиница, пусть хижина- развалюха, знай, я бы передохнула чуть». Не обязательно быть философом, чтобы истолковать ее слова правильно. Воспитав шестерых сыновей и дочерей, Элвин Миллер был бы туп как пробка, если б не уловил