его мать погибла ни за что, с тем же успехом малыша можно было продать на юг.
— Я никогда не нуждалась в рабах, — ответила мама. — Только посмей утверждать обратное.
— Но что тогда? Будешь ли ты воспитывать его как собственного сына, выходить вместе с ним встречать гостей, как поступала бы, будь это твой родной сын?
Мама погрузилась в размышления, и Пегги, наблюдая за ней, увидела, как в сердце ее вдруг открылось множество новых путей-дорожек. Сын — вот кем станет ей этот малыш. А если кто-либо из соседей начнет косо посматривать на него, мол, он не совсем белый, им придется иметь дело с Маргарет Гестер, и то будет для них ужасный денек; пройдя через головомойку, которую она им устроит, они никакого ада не убоятся.
Мама твердо вознамерилась отстоять малыша — Пегги много лет подряд заглядывала к ней в сердце, но ни разу не сталкивалась со столь нерушимым намерением. В такие секунды будущее человека меняется прямо на глазах. Старые тропки сердца были приблизительно одинаковыми; маме не так часто приходилось выбирать, чтобы ее жизнь резко изменилась. Но умирающая девочка-беглянка перевернула ей всю душу. Открылись сотни новых тропинок, и на каждой из них присутствовал чернокожий малыш, он нуждался в Пег Гестер — даже родная дочь никогда так не нуждалась в ней. Его будут обижать чужие люди, над ним будут издеваться мальчишки всего города, и каждый раз за защитой он будет прибегать к ней. Она будет учить его, закалять, защищать — такого Пег Гестер никогда не делала.
'Значит, мама, вот почему ты разочаровалась во мне! Потому что я даже маленькой девочкой слишком много знала. Ты хотела, чтобы в сложные минуты я приходила к тебе, приходила и спрашивала. Но у меня не возникало вопросов, мама, потому что я знала все еще в раннем детстве. Познакомившись с хранящимися в тебе воспоминаниями, я поняла, что значит быть женщиной. Я с сызмальства знала, что такое выйти замуж по любви, и тебе не пришлось ничего мне объяснять. Ни одной ночи я не провела в слезах, уткнувшись тебе в плечо, потому что какой-то там парень, которого я безумно люблю, не посмотрел на меня; я никогда и никого безумно не любила. Я вела себя совсем не так, как, по-твоему, ведут себя маленькие девочки, потому что у меня был дар светлячка, я знала все, и мне ничего не нужно было из того, что ты намеревалась мне дать.
Но этот мальчик-полукровка, он будет нуждаться в тебе, каким бы его дар ни был. Я вижу тропки будущего, вижу, что если ты оставишь его у себя, если ты воспитаешь его, то он будет твоим настоящим сыном, в отличие от меня, которая не была тебе настоящей дочерью, хоть в жилах моих течет твоя кровь'.
— Дочка, — сказала мама, — если я сейчас выйду через эту дверь, все ли будет хорошо у малыша? И у нас?
— Мам, ты просишь меня Посмотреть?
— Да, малышка Пегги. Прежде я не просила тебя об этом, но сейчас прошу — для себя.
— Я все скажу тебе. — Пегги даже не пришлось вглядываться в тропки маминой жизни. Она сразу увидела, сколько радости найдет мама в этом малыше. — Если ты примешь его и будешь относиться к нему как к родному сыну, то никогда об этом не пожалеешь.
— А папа? Он тоже будет хорошо с ним обращаться?
— Неужели ты собственного мужа не знаешь? — удивилась Пегги.
Мама шагнула к ней, кулаки ее были крепко сжаты, хотя она еще ни разу в жизни не ударила Пегги.
— Ты мне не умничай, — одернула она.
— Когда я Смотрю, я говорю так, как говорю, — ответила Пегги. — Ты пришла ко мне как к светлячку, вот я и говорю с тобой как светлячок.
— Тогда скажи то, что должна сказать.
— Все очень просто. Если ты не знаешь, как твой муж будет обращаться с мальчиком, значит, ты вообще не знаешь этого человека.
— Может, и не знаю, — нахмурилась мама. — Может, я совсем его не знаю. А может, знаю и хочу, чтобы ты сказала, права я или нет.
— Ты права, — промолвила Пегги. — Он будет хорошо обращаться с ним, и мальчик ощутит себя любимым.
— Но будет ли он на самом деле любить его?
На этот вопрос Пегги отвечать не собиралась. Любовь не вписывалась в образ папы. Он будет заботиться о мальчике, потому что так нужно, потому что это его долг, но малыш не поймет разницы, он примет это чувство за любовь, только такое отношение куда более надежно, чем любовь. Но чтобы объяснить это маме, пришлось бы ей все рассказать. Пришлось бы объяснить, что папа поступает так потому, что ему не дают покоя старые грехи, а мама еще не готова — и никогда не будет готова — выслушать
Поэтому Пегги подняла голову и ответила так, как обычно отвечала, когда люди принимались расспрашивать ее о том, чего на самом деле не желали слышать.
— На этот вопрос должен ответить он сам, — сказала Пегги. — Ты же должна знать лишь одно — тот выбор, что ты сделала в своем сердце, достойный. Одно это решение полностью изменило твою жизнь.
— Но я еще ничего не решила, — запротестовала мама.
Однако она все равно пойдет к Берри, попросит сказать, что это их сын, и оставит мальчика себе на воспитание. В мамином сердце не осталось ни единой тропинки, которая вела бы к иному будущему.
— Ты все уже решила, — возразила Пегги. — И ты радуешься своему выбору.
Мама повернулась и ушла, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить проезжего проповедника, который спал в комнате прямо над крыльцом.
На секунду Пегги завладело некое смутное беспокойство, но что было ему причиной, она так и не разобралась. Если б она немножко подумала, то наверняка бы осознала, что причиной этого неясного волнения стала ложь — сама того не желая, Пегги обманула свою мать. Когда Пегги Смотрела для кого-то другого, она тщательно проверяла все тропки, даже те, которые человек никогда не выберет. Но сейчас
